2
Москва тоже страдала от налетов, зажигалки градом летели на крыши домов, и отважные мальчишки постоянно караулили их, чтобы потушить в ящиках с песком. Но таких кошмарных разрушений, как здесь, в Берлине, в Москве, к счастью, не было. Тут с лица земли снесены целые кварталы! Как после гигантского землетрясения.
– Ленечка, как же здесь было страшно во время войны!
Очень важный за рулем собственного «опель-адмирала», Леня равнодушно скосил глаза влево, на черные развалины многоквартирного дома:
– Да уж, постарались союзнички! Американцы с англичанами. Хорошо поработали. За четыре-то года почти весь Берлин раздолбали к чертовой матери! Ну и наши ребята-артиллеристы, когда штурм был, тоже задали этим сволочам жару!
– По-моему, Лень, нет ничего страшнее бомбежек. Знаешь, однажды бомба упала совсем близко от нашего дома. В Консерватории выбило все-все стекла. Такой был гул, рев, грохот! Я и сейчас иногда проснусь в грозу, и мне так страшно! Кажется, что война.
– Все, отвоевались фрицы!.. – Леня затормозил на перекрестке, чтобы пропустить неожиданно выползший из-за угла трамвай, и сразу же, милый, поцеловал в губы свою трусишку жену. – Теперь, Ниночка, будешь всегда просыпаться только рядом со мной. Хоть в грозу, хоть когда, так что не бойся!
Вдалеке, за трамвайными путями, показался яркий весенний парк с множеством цветущих деревьев, да и весь разрушенный, искореженный город цвел – среди руин то и дело мелькали розово-дымчатые деревца, пушистые белые кустарники. Зеленели скверы, бульвары. Наверное, поэтому и не было того гнетущего ощущения, которое могло появиться, если бы она впервые попала в Берлин в другое, ненастное, время года. Или так радостно оттого, что рядом Леня?
– Подъезжаем, Нин!
Когда-то здесь была тихая, зеленая улочка с двухэтажными особнячками и ухоженными садиками за низкими оградами. Теперь сохранилась только ее левая сторона, а правая превратилась в огромный пустырь с остатками фундаментов разбомбленных домов, уже заросших бурьяном, и одинокими фруктовыми деревьями, покрытыми тут, на солнышке, нежными бело-розовыми цветами. Полковник Орлов с шиком захлопнул двери своего «опеля» и по-хозяйски толкнул ногой металлическую калитку.
В очаровательной, залитой вечерним солнцем гостиной он мгновенно превратился в игривого, веселого Ленечку. Подхватил свою счастливую жену на руки, закружил и стал с жаром целовать.
– Ниночка ты моя! Как же хорошо, что ты приехала!
– Я так соскучилась без тебя!
– А я-то, думаешь, не соскучился? Еще как! Пойдем, Нин, я тебе наш дом покажу.
Ленечка светился от гордости, но и было от чего: дом был великолепный! Особенно спальня на втором этаже – просторная, с открытым в сад окном, с двумя большими деревянными кроватями. Длинный гардероб с инкрустацией был битком набит нарядами для любимой жены.
– Переодевайся, Ниночка, умывайся с дороги. Ванна вот тут, рядышком.
Такой прекрасной ванной комнаты никогда не доводилось видеть: все сверкало чистотой, душ был теплым, розовое мыло – необыкновенно душистым, полотенце – мягким-премягким. Зеркало и то оказалось льстивым. Как же замечательно! Сказочно!
В спальне жена мужа почему-то не нашла. Потихоньку спустилась вниз, в гостиную, и обомлела: одетый в бархатный халат, Ленечка сидел за богато сервированным столом. Светловолосый, сероглазый, румяный, он выглядел точь-в-точь, как настоящий русский барин. Заметил свою мышку-жену и сразу же предупредительно выдвинул тяжелый стул из-под массивного круглого стола.
