– Пожалуй, Ниночка, мне все ж таки пора! Извините за вторжение.
2
И день был по-весеннему солнечный, и сводки с фронта – одна лучше другой – не оставляли сомнений в том, что война вот-вот и кончится, а с утра хотелось плакать. Тяжелым молоточком она штемпелевала письма, раскладывала треугольнички по полочкам для почтальонов и еле-еле сдерживала слезы.
Писем с каждым днем становится все больше и больше – почти все москвичи уже вернулись из эвакуации, люди ищут друг друга, пытаясь восстановить разорванную войной связь. Только ей никто не пишет, потому что она теперь совсем одна. Никому не нужная, никому не интересная. Худая, некрасивая. Недаром интересный сероглазый майор вчера весь вечер разговаривал только с Лийкой.
Конечно, слезы наворачиваются на глаза вовсе не из-за майора, просто день сегодня такой – своим ярким, беспощадным солнцем, оттепелью и каплями с крыш очень похожий на тот страшный мартовский день ровно два года назад. Скорей бы уж домой! Спрятаться на кушетке за книжным шкафом, где никто не увидит твоих заплаканных глаз и никто не будет задавать вопросы, отвечать на которые нет сил. Но большие часы с шумными стрелками словно замерли – еще пятнадцать минут. И писем много.
Положив последнее письмо на полочку, она быстро накинула шубку, платок, выскочила на улицу и, закрывшись воротником, – сегодня уже не из-за колючих снежинок, а чтобы спрятать полные слез глаза, – юркнула в проходной двор и выбежала в свой переулок.
Здесь можно не бояться сочувственных взглядов прохожих – переулок пуст. Лишь далеко впереди идет военный, со спины чем-то похожий на вчерашнего широкоплечего, статного майора. Даже чемоданчик несет так же, в правой руке.
Военный остановился возле парадного и, вскинув руку, посмотрел на часы… Неужели? Да, это он, верно, он! Кажется, и Алексей Иванович узнал грустно бредущую по тротуару девушку в драненькой шубе и сером платке, потому что решительно зашагал навстречу.
– Здравствуйте, Ниночка! – радостно крикнул он издалека. Поравнялся и шутливо козырнул. – Здравия желаю!
– Здравствуйте. – Испугавшись за свои красные, заплаканные глаза, она не остановилась, лишь пошла помедленнее.
– У вас чего-то случилось? Или вас обидел кто? – встревоженно спрашивал он из-за плеча. – Может, я зря пришел? Извините тогда. Мы вам и вчера-то порядком надоели.
Возле парадного она все-таки решилась взглянуть на растерянного Алексея Ивановича, который пришел сюда, конечно же, только ради нее, Нины.
– Вы не надоели мне. Зайдете?
– Если пустите!
Первым делом она побежала в ванную – умыться ледяной водой. В зеркале над раковиной увидела бледное, худое лицо с остреньким подбородком, будто пустые, темные колодцы, глаза и дурацкую, школьную, прическу – прямой пробор, косички, завязанные шнурками в «корзиночку». Почему она не постриглась, как другие девушки, как Лийка?
От ледяной воды лицо порозовело. Длинная коса, без пробора, сделала постарше, но очень портили брови – немодные, слишком широкие. Вспомнив, как девушки на работе подравнивали брови мокрыми пальцами с мылом, она так и сделала. Получилось смешно: просто клоун! Рассмеявшись, она тут же почувствовала себя виноватой. Ничтожной, глупой. Как не стыдно смеяться, улыбаться, прихорашиваться в такой печальный день? Впрочем, наплакаться она еще успеет – когда уйдет Алексей Иванович.
– Вот вы какая! – Алексей Иванович даже привстал с диванчика.
