Первый караул восемьдесят второй пожарной части сменился спустя несколько часов с потерей бойца.
На похороны Носова приехали все без исключения. Они стояли на краю свежевырытой могилы, и, несмотря на то, что знали Юру всего лишь день, приняли его в свое огнеборческое братство! Поэтому и не могли сдержать слез, им всем было невыносимо больно. А рвение прапорщика помочь людям, характеризовало его, как героя, молодого, глупого, но все-таки – героя. По этой причине караул прибыл на похороны полным составом.
Севостьянова сперва пытались отговорить от поездки на кладбище. Говорили: «Стас, тебе лучше на похороны не ходить, не езди на кладбище, а то тебя его родственники на куски разорвут». Но Севостьянов был иного мнения, он даже жене с утра сказал, что идет на похороны героя. Алла уже знала, что его обвиняют в халатности, в этой случайной смерти, поэтому и остерегала мужа:
– Стас, я прошу тебя не нужно ехать на кладбище! Ну, что они, без тебя с ним не простятся?
– Нет, Алла, это не обсуждается!
– Тебя и так на время служебного расследования отстранили, тебе мало?
– Да причем тут это? Ты ничего не понимаешь… Не жди меня сегодня, я заночую у матери.
У могилы Севостьянов не сдержался и сказал речь:
– Я Юру знал очень мало… Но могу с твердой уверенностью заявить, что это был, по истине, настоящий тушила! Да что там тушила – герой! Слышите, он был герой! Спасибо тебе, Юра, и прости меня, если сможешь, прости, – сказал Севостьянов и положил свою руку на руки покойного.
– Пошел отсюда вон, – сквозь слезы выдавила с ненавистью вдова. Она знала, что Носов самовольно покинул назначенное ему место пребывания, она понимала, что ее муж ослушался приказа командира, но все равно никак не могла простить начальника караула. И вся ее ненависть к этому человеку, незнакомому ей доныне, вылилась на глазах у всех присутствующих.
Севостьянов понимал, что такое момент отчаянья, поэтому принял это как должное. Он посмотрел на нее, как пятиклассник, который не выучил урок, после опустил свой виноватый взор и чуть слышно прошептал:
– Простите…
– Простите, да ты что, скотина ты этакая, я мужа из-за тебя потеряла, отца своих детей, а он мне, простите, – ответила с ненавистью в глазах вдова и, подойдя вплотную, отвесила звонкую пощёчину, добавив при этом, – будь ты проклят, гад.
Севостьянов же, посмотрел ей в глаза и произнес:
– А я вам все-таки счастья желаю.
И удалился.
На выходе с территории кладбища его окликнул Астахов: «Стас»! Севостьянов повернулся и не поверил своим глазам.
– Гена! А ты что тут делаешь?
– Да то же, что и ты!
– Ты знал Юру?
– Нет, Юру я не знал… Но я хорошо знаю тебя, знаю, что в его смерти виноват не ты, что зря они на тебя так.
– Жалеть меня пришел? Я ни в чьей жалости не нуждаюсь. Ты меня понял?
– Понял.
– А раз понял, так проваливай отсюда, – выдавил из себя Севостьянов и заплакал как пацан, навзрыд.
– Стас, пойдем присядем на лавку, тебе нужно успокоится.
На совсем недавно безмятежном и спокойном небе закружились хмурые, угрюмые, свинцово-серые тучи, задавившие солнце своей тяжестью. Оно за считанные минуты, скрылось за их тяжёлыми боками… Сверкнула молния, а через несколько секунд невдалеке пророкотал гром, подтверждая своим ворчанием, что вот-вот на землю обрушится ливень. Астахов предложил Севостьянову скрыться от надвигающегося дождя в каком-нибудь кафе, чтоб выпить за упокой души усопшего и откровенно поговорить о всех недоразумениях. Но Севостьянов, смахнув ладонью с глаза слезу, тихо промолвил:
