Никита дружески подмигнул, указал на место рядом с собою; однако Андрюс ужасно устал от его общества. Ругая себя, он, тем не менее, покачал головой и хотел выйти во двор – Никита одним прыжком очутился рядом.
– Ты чего это обедать не идёшь, али болеешь? – заботливо спросил он. – Устал? Садись, водицы попей, вздохни чуток.
Андрюс лишь слабо качнул головой. От этой заботы ему снова стало не по себе.
– Ты смотри, Андрейка, не хворай только – Никита снова подмигнул, весело и ободряюще, по плечу похлопал.
* * *
После обеда хозяин всё ещё не возвращался… «Я уж знаю: коли он к ней, так раньше завтрева не жди!» – хмуро сказал Никита про отца.
Взяли игрушки, пошли на рыночную площадь. По дороге Никита наставлял: «Коли хочешь, чтобы торговля хороша была, улыбайся, шути, поддакивай покупателям – а сам не мешкай, подсовывай что подороже. Если будешь, надувшись, стоять, глаза в пол – много не продашь, со смурными никто дела иметь не любит».
Так-то Андрюс понимал: прав товарищ, но как же ему всё это не нравилось! Да ещё Никита настоял, чтобы Тихона с собой не брать: мол, котище большой, чёрен, как дьявол, а глаза – точно искры ледяные светятся. Только будет отпугивать народ.
Андрюс, скрепя сердце, оставил Тихона в мастерской. Ссориться с Никитой не хотелось; к тому же накануне, отдавая деньги Ядвиге, он обратил внимание, что сестра сильно осунулась, то и дело кашляла, хотя и старалась это скрыть… Ему сделалось страшно, когда он взял её за руку и почувствовал, как та горяча. Ядвига явно хворала, но не подавала виду, что ей худо. Как же будут они жить, если сестра сляжет?
Андрюс не скрыл от Ядвиги, откуда у него деньги. Сестра пришла в ужас, но не от того даже, что его приятель Никита продавал отцовские вещи без спросу, а потому – что же с ним, Андрюсом-то будет, коли поймают? Никита, чтоб перед отцом выкрутиться, на него всё и свалит; хозяин родному сыну скорее поверит, чем подмастерью!
Андрюс как мог, постарался успокоить Ядвигу – а ещё он решил посоветоваться с ней, не пора ли продать ещё один из драгоценных камней, подобранных у дома Агне-ведьмы. Они с сестрой давно, ещё когда только поняли, что отец серьёзно захворал, договорились держаться, сколько смогут, а изумруды оставить на чёрный день. Кто знает, как повернётся их судьба? Но теперь Андрюсу представилось, что этот «чёрный» день уже настал: отец и мать больны и беспомощны, дядя смотрит волком, они с Иевой пока не зарабатывают ни гроша, а Ядвига сама, того и гляди, сляжет…
– Нет, братец, – как всегда, решительно ответила Ядвига. – Из дому нас, слава Деве Марии, пока не гонят, дед на отца бранится только, а обижать не обижает. Дядя вот тебя невзлюбил – ты просто будь поласковее с ним, не гляди волчонком. Ничего – даст Бог, зиму спокойно проживём, и там и вы с Иевой понемногу на ноги встанете… Изумруды побережём для тебя да Иевы: тебе на книги в учение пригодится, ей – на приданое.
Андрюс не хотел огорчать сестру и лишь молча вложил добытые деньги в её руку. Ядвига не забыла свои мечты про его будущее; для него же все эти слова были пустым звуком. Какие там книги, какие академии учёные, когда он… вор! И даже то, что он, Андрюс пошёл на это ради несправедливо обиженного друга, не даёт ему оправданий!
* * *
Пробираясь сквозь толпу на рыночной площади, Андрюс всё вспоминал красные пятна на щеках Ядвиги, её кашель… Сестре нельзя ходить на работу, когда ей так худо – значит, деньги придётся доставать, никуда тут не денешься. Занятый своими мыслями, Андрюс едва не налетел на Никиту, который, оказывается, разговаривал на ходу с каким-то человеком в неприметном сером суконном армяке. И лицо у него было серое, неприметное: низкий лоб, бесцветные волосы, узко посаженные глаза так и бегали из стороны в сторону. Глаза эти остановились на Андрюсе и точно ощупали его целиком. Серый человек бросил какое-то слово Никите и исчез, растворился в рыночной толпе.
