Главное убранство ее составляли картины, эскизы, модели из глины. Прекрасное зеркало над камином в резной ореховой раме и низкий диван, покрытый тунисским ковром, были единственной роскошью в этом жилище.
Возле дивана, лицом к окну стоял мольберт с начатым портретом, наполовину задернутым зеленой тафтой, а перед мольбертом с кистью и палитрой в руках стоял сам Андре.
Превосходно сложенный высокий, с коротко остриженными волосами, черноглазый и черноволосый, с очень смуглой кожей, в сравнении с Полем он, конечно, проигрывал, но зато в чертах его лица читалось то, чего недоставало Полю – огромная сила воли. Встретив это лицо, не скоро забудешь его. В нем было то, что редко встречается в среде художников – естественность и простота манер, аккуратная строгость, даже некоторая изысканность костюма.
При виде Поля он отложил в сторону палитру и краски и, сделав несколько шагов навстречу, радушно протянул ему руку.
– А, наконец-то! – пробасил он, – что это вас так давно не видно нигде?
Столь дружеская встреча несколько смутила нового ученика школы Маскаро, и он поспешно ответил:
– Так ведь все неудачи были, заботы…
– А Роза? Надеюсь, о ней вы сообщите более приятные вести? Что она, все такая же хорошенькая?
– Такая же, – рассеянно отвечал Поль. – Вы меня извините за то, что я с таким опозданием пришел заплатить вам свой долг…
Художник беспечно махнул рукой:
– Стоит ли говорить о таких пустяках! Будьте, пожалуйста, без церемоний, и, если для вас это обременительно, то я могу подождать.
Эта простая дружеская фраза показалась Полю обидной, он почему-то услышал в ней не дружеское участие, а оскорбительное сострадание к его бедственному положению, но главное – эта фраза служила очень удобным поводом для рассказа о том, что прямо-таки рвалось наружу из Поля.
– О, в настоящее время, – начал он тоном заправского фата, – для меня это не обременительно. Правда, одно время мне было очень тяжело, но сейчас я получил место на двенадцать тысяч в год!
Он воображал, что такая цифра непременно ошеломит бедного художника, вызовет у него восклицания зависти и изумления, но, не встретив с его стороны ничего подобного, добавил:
– В мои годы – это недурно.
– По-моему, так даже превосходно! Но в чем же состоят ваши обязанности, надеюсь, это не секрет? – самым обычным тоном осведомился художник.
Но Поль счел такую обыденность тона желанием чуть ли не унизить его.
– Работаю, – ответил он, откидываясь на спинку предложенного ему стула.
При этом выражение его голоса было настолько странным, что Андре взглянул на него с удивлением.
– Я тоже довольно редко сижу сложа руки, – произнес он, – а между тем…
– Да, но вы совсем другое дело! Я, я обязан работать в два раза больше других, так как у меня нет никого, кто бы позаботился о моем будущем, я не имею ни родственников, ни друзей-покровителей.
Неблагодарный, он уже забыл о господине Маскаро, столь много сделавшем для его будущего…
В конце концов, художник, видя, что глупости и хвастовству его приятеля конца не будет, явно стал над ним подсмеиваться.
– Ей-Богу, забавно! – проговорил он, – вы, кажется, вообразили себе, что совет воспитательных домов может выпускать заодно с воспитанниками и кучу необходимых для них покровителей!
При этом вопросе Поль окончательно счел себя оскорбленным.
– Как вы изволили выразиться, сударь?
– Точно и ясно, мне кажется, и прибавлю к этому, что подчас эта подробность бывает весьма прискорбна для нашего брата. Я, по крайней мере, испытал это на себе, да и многие из моих товарищей тоже…
