Уже совсем скоро Этер споткнулась о тело молодого бойца. Он лежал так, словно спал, и лишь грязное лицо и кровавые разводы на груди показывали, что это не так. Он был мертв.
А ведь у него наверняка есть семья, которая ждет его дома. И когда они получат черное письмо или прочитают его имя в длинных газетных списках, не узнают, как и почему погиб их сын. Был ли он храбрым или мечтал о побеге? О чем думал в последние мгновения? Чего боялся? Вместе с ним умер целый мир, созданный его мыслями и чувствами, любовью и болью. Ведь снаряд мог попасть не в третий, а в четвертый вагон поезда, где ехала Этер. И тогда умер бы её мир, который она создавала годами. И для неё не было ни прошлого, ни будущего – только пустота и темнота, только безвременье.
Этер представила, что она – этот солдат. И очень остро почувствовались сердце и легкие. По щекам покатились слезы, и даже самой Этер было непонятно, кого она оплакивает: этого солдата или саму себя.
– Поторопись! – окрик заставил её вздрогнуть, но из мыслей не вырвал.
Тогда немилосердный удар в плечо всё же заставил Этер обернуться. Женщина с белой повязкой на плече поджала губы.
– Понимаю, что страшно и хочется домой. Но ты пришла служить Триане, так и делай это. Пока оплакиваешь погибшего, умирают живые. Ему ты не поможешь, а им – вполне.
– Извините, – Этер судорожно вздохнула, кивнула женщине и обошла мертвого солдата. Потом ещё и ещё, внимательно осматривая их лица и пытаясь выискать в них признаки жизни.
Она старалась не обращать внимание на то, как болезненно сжималось сердце. Внимательный, хотя и слегка рассеянный взгляд заметил движение груди: Этер присмотрелась, потом, присев, положила руку на окровавленную куртку. Ничего.
Она подняла голову: мир качнулся. Через четыре метра от неё – тело. Через семь метров в другой стороне – тоже. Через десять. И у всех медленно вздымалась грудь. И черная утрамбованная земля тоже качалась вниз-вверх в такт их призрачному дыханию.
Этер поднялась, выпрямилась во весь рост. Это лишь игра её воображения, не более. Есть люди, которые ждут её помощи. Которых можно спасти.
И она вновь шла, огибая тела, словно боялась разбудить. Этер вздрогнула, когда что-то слабо коснулось её щиколотки.
Солдат с оторванной ногой хватался изломанной рукой за неё. Взглянув в его лицо, Этер с трудом сдержалась, чтобы не отпрыгнуть: оно было обгоревшим, почти обугленным, и под оплавленной кожей были видны волокна сгоревших мышц, местами белели кости. Из живота солдата торчали осколки снаряда. Темные глаза уже не наводили страх, а были полны отчаяния и надежды, но явно не осознания происходящего. Он молчал, но вместе с ним чувствовала его боль Этер.
Она опустилась на колени рядом, теряясь и не зная, что делать. Если тащить его, то он умрет. Если оставить здесь – тоже. Нужно наложить жгут, зафиксировать железные осколки…
– Не стоит, – все та же женщина с повязкой на руке сочувственно потрепала Этер по плечу. – Он не жилец.
– Но…
– Нет, – повторила она. – Ты не поможешь ни ему, ни кому-то другому. Спасай того, кто сможет выжить.
Этер медленно поднялась, и глаза, полные страдания, не отрывались от неё ни на мгновение. Она была уверена, что навсегда запомнит этот взгляд – отчаянный, полный боли и ужаса. И ей казалось, что часть её сердца осталась с этим солдатом, а часть – в груди. И по мере того, как она поднималась, сердце все сильнее разрывалось.
