Сейчас Левин, закончив обустраивать их нехитрое пристанище, с немного рассеянным видом сидел на расстеленном утеплителе в двух шагах от неё. Пока он искал колодец, на улице пошёл дождь, и теперь его вьющаяся шевелюра выглядела очень стильно, как будто была уложена искусным мастером. А ведь, пожалуй, он спортивный… Довольно хорошо сложён! Красивые, крупные кисти – да, этот русский определённо умеет работать руками… А что ещё он умеет?.. Нет, точно не любитель мужчин, иначе он так бы на неё не смотрел. Возможно, даже женат на женщине – но что из того? Впрочем, здесь состоящие в браке носят кольцо на пальце, но ничего подобного у него нет…
– Неужели ты не хочешь спать? – осведомился Ренат. – Дать тебе мой свитер, укроешься? Лучше бы, наверное, мою куртку, но она промокла, – добавил он.
– Нет, спать не хочется, – призналась Ева, косясь на забавный узор с оленями на предложенном свитере: Левин явно презирал современную моду. – Может, это из-за лекарства?.. Послушай, а что твой отец делал в Восьмой республике – в смысле, во Франции? Где учился?
– В Париже. Но это было очень давно… Кажется, в Ля Гранд-Эколь19 или в Сорбонне, не помню.
– В Ля Гранд-Эколь училась моя бабушка! – обрадовалась Ева. – Может, они даже знали друг друга? Ведь моя бабушка русская, просто долго жила во Франции.
– Между прочим, эта Франция – где я сам, кстати, никогда не был – сыграла со мной злую шутку… – с улыбкой заметил Ренат.
– Как это?
– А вот так: меня назвали в честь одного французского певца. Совершенно неизвестного в России. В детстве просто терпеть не мог это имя! А теперь привык…
Ренат редко делился с кем-нибудь такими подробностями: кому это вообще интересно? Но, с другой, стороны, что ему терять? Наверное, и на него подействовало лекарство. Левин давно замечал, что у этого обезболивающего есть побочный эффект: оно заметно бодрит.
– А мне твоё имя нравится! – живо откликнулась Ева. – Интересно, а что за певец, в честь которого тебя назвали?
– Рено. Был такой, сто лет назад… Считался леваком и бунтарём… Слушай, значит, твоя мать наполовину русская? – сменил тему Ренат: нельзя же столько говорить о его персоне!
Ева нахмурилась:
– Нет, моя мать француженка. Это мой отец наполовину русский, хоть никому не признаётся в этом. Но я… В общем, не хочу говорить о нём, хорошо?
– Как скажешь, – согласился Левин.
К своему удивлению, он действительно не чувствовал желания заснуть – и это несмотря на чудовищные нагрузки, которые они сегодня перенесли! Один спуск по лестнице с тридцать первого этажа заменил бы два месяца походов в фитнес-центр.
– Ну а ты сама, Ева, ощущаешь в себе русскую кровь? – спросил он, тяготясь молчанием и пристальным взглядом тёмно-карих глаз.
– Иногда, – на секунду задумавшись, ответила девушка. – Особенно когда я нахожусь в России… Хотя до сих пор не понимаю, как здесь можно жить!.. О, извини, я не хотела тебя обидеть.
Ева встала, чтобы расправить скомкавшийся утеплитель, а затем села снова – и оказалась ещё ближе к Ренату. Теперь она заговорила каким-то новым, мягким голосом и совсем без акцента:
– Извини, что я так вела себя там, наверху… И потом… Просто я испугалась. Прости меня, пожалуйста!
– Не переживай. Я уже забыл! – заверил её Ренат.
«Сказать, что у неё размазался макияж на глазах? Нет, не надо. Ерунда… Всё-таки глаза у неё странные – слишком большие и тёмные. Но красивые», – думал он.
