Радости и горести Александра III - страница 13

Александр III строит крепость с сыном Михаилом и приближенными. 1890 год

Императрица Мария Федоровна чистит картошку с сыном Георгием на даче в Финляндии. 1890 год

Александр III с сыновьями Николаем (слева) и Георгием (крайний справа). Между императором и великим князем стоит принц Константин Греческий. Дания, 1888 год

В детстве Саша всегда стеснялся в присутствии матери. Любимцем Марии Александровны был старший Николай, похожий на нее и внешне, и по характеру. А на Сашу учителя вечно жаловались: «неразвитый, неодаренный, неутонченный, упрямый, непокладистый»56. Мама смотрела на него строго и говорила: «Меня это очень огорчает», – и Саша стыдился до слез.

Хрупкая, элегантная, бескорыстная Мария Александровна казалась сыну ангелом, сошедшим с небес. Он слышал, как фрейлины восхищались добрым сердцем императрицы: «Она давно отказалась от дорогих подарков, а принимала их от государя деньгами; много золотых и драгоценных вещей превращала в деньги; во время войны она отказалась даже шить себе новые платья, и все свои сбережения отдавала на пользу вдов, сирот, раненых и больных»57. Мария Александровна легко прощала слугам кражу жемчугов и платьев, никогда не повышала голос и никому не позволяла злословить о Екатерине Долгорукой.

Цесаревич Александр Александрович с родителями – императором Александром II и императрицей Марией Александровной. 1867 год

Мария Александровна за вышивкой. 1860-е годы

Мария Александровна за вязанием. Справа сын Алексей, слева сын Сергей. 1870 год

А между тем, у изысканной Марии Александровны и ее второго, неуклюжего и застенчивого сына было гораздо больше общего, чем могло показаться на первый взгляд. Оба ненавидели фальшивость великосветских приемов; оба любили природу. В молодости Мария Александровна отличалась поразительной выносливостью – сказывалось суровое немецкое воспитание. Ожидая появления на свет сына Александра, императрица (в ту пору великая княгиня) совершала по пригородным паркам настоящие марш-броски.

«Она очень усердно гуляла пешком; дурная, дождливая погода ее нисколько не удерживала, – удивлялась камер-юнгфера А. И. Яковлева. – Ноги ее очень опухали вследствие ее положения; надо было заказывать ботинки и калоши огромных размеров; калоши были ей невыносимы, тяготили и жали ноги. M-me Брюно (башмачница) умудрилась ей делать калоши из перчаточной кожи на очень легкой и мягкой подкладке; конечно, гуляя в дождь и по топким дорожкам, не окорачивая платья и юбок, великая княгиня возвращалась с прогулки в таком виде, что надо было не только переодеться, но снятые платья и юбки (она носила белые шелковые юбки) оказывались негодными для дальнейшего употребления; калоши размокали и представляли нечто мягкое и неуловимо скользкое, а красная подкладка окрашивала и ботинки, и чулки; всю эту обувь едва можно было стянуть с ноги. Вследствие всего этого ботинки и калоши заказывались дюжинами; калоши служили только на одну прогулку.

Бывало, она вернется с прогулки усталая, разгоряченная, торопится переменить платье на шлюмпер (а белье на ней хоть выжми), в то же время торопит, чтобы подали скорее сельтерскую воду. Кувшин воды подавали буквально ледяной, его едва можно было держать в руке. В стакан выжимали пол-лимона и треть стакана всыпали мельчайшего сахара; она держала стакан в руке и быстро мешала ложкой, пока вливали воду; от лимона с сахаром вода сильно пенилась, и великая княгиня залпом выпивала стакан холодной сельтерской воды, после чего уходила в кабинет и ложилась на кушетку отдыхать. Меня крайне удивлял подобный режим, но я не имела права говорить об этом. Часто, возвратясь из собрания разгоряченная, она находила ночь такой соблазнительно-прохладной, что отправлялась кататься. Случалось даже зимой, что, сменив наряд на простое неглиже, она в открытых санях каталась с великим князем»