Мадлен прищурилась и закрылась рукой от вспыхнувшего прожектора:
– Выключите этот свет, – нервно сказала она, – Я ничего не вижу.
Электрик ее слов не понял. Не то он был в наушниках, не то подчинялся только своему начальству.
Она снова недовольно поморщилась и резко сказала:
– Можно как-нибудь это убрать?
Зал слегка загудел, и несколько человек даже встали со своих мест и тихонько подошли к электрику, который всегда ответственно выполнял свою работу, но, возможно, просто не знал английского.
Когда софиты выключили, Мадлен облегченно встряхнула руками и вытянула шею.
Альбине очень понравилось, как она скомандовала, у нее самой так никогда бы не получилось. Так жестко, и вместе с тем так естественно.
Альбина окунулась в английскую речь, чистую и звучную, как лесной родник. Она даже слегка развалилась в кресле, внимательно разглядывая уважаемую гостью. Ее понесло по волнам: Альбина то вслушивалась в американское произношение, то погружалась в свои мысли. Как она опишет мужу, что у них сегодня было на работе? Что она расскажет про Мадлен?
«Это яркая женщина. Уверенная, статная. У нее абсолютно прямая спина и нет мешков под глазами даже в девять утра. А может быть даже у нее никогда не болит голова? И дети ее хорошо учатся и, конечно же, никогда не болеют».
От этой мысли Альбине стало грустно. Все-таки с головной болью еще можно справиться, как с усталостью и лишним весом, как с ворами на даче и нерасторопностью мужа. Но как же трудно справиться с чувством безысходности, когда болеют дети! Как никогда и ни с чем.
«Мадлен, сделай так, чтобы мои дети не болели, и свекровь не устраивала сцен. И еще чтобы муж не храпел по ночам, и хоть немного бы похудел. У него такой круглый живот, и еще одышка, вены и давление».
Директор говорила практически без остановки об улучшении отношений, о росте и развитии бизнеса. Альбина давно уже потеряла главную мысль, до нее долетали лишь отдельные обрывки и окончания фраз, которые у американцев принято слегка затягивать, отчего они звучали чуть более понятно: Customers, global companies, your opportunities и our flexibilities.
Альбина снова погрузилась в раздумья:
Вот ведь какая вещь получается: вроде бы, все одинаково начинают. Одна на всех школьная программа, общие примеры и лабораторные опыты, кросс по стадиону общий. Один на всех. Но почему-то через двадцать лет после окончания той самой школы мы все такие разные. Одни ломают голову, в какую страну еще съездить, чтобы посильнее, так сказать удивиться, а другие едва концы с концами сводят, и радуются разве что неожиданной годовой премии-подачке в пятьсот долларов, как чему-то действительно чудесному. Ведь ясно, что с ними не разбогатеешь, а через полгода ни за что не вспомнишь, как их потратила.
Замкнутый круг.
Мадлен, Мадлен, если бы ты знала, как нам здесь нелегко!
Директор вышла из-за трибуны, чтобы можно было свободнее двигаться и жестикулировать. И теперь все могли ее хорошо рассмотреть. Мадлен была высокая и очень худая, как балерина. На ней был васильковый костюм – прямой пиджак и брюки-дудочки. Все это, наверняка, стоило целое состояние. Нет, костюм не подчеркивал ее тонкую талию, или не дай бог грудь. Он даже слегка великоват, но при этом сидел хорошо и хорошо смотрелся.
Тут Альбина подумала, что у такой женщины должно быть множество дорогих украшений. Но почему на ней ничего не видно? Правильно, пусть все будет строго – не нужно отвлекаться. Здесь нет мужчин и женщин, есть руководители, и еще много амбиций, много ответственности.
