– Конечно, нет! – воскликнула я. – Их у меня трое, и все не очень здоровы. Надо их до ума довести и на ноги поставить. А почему вы меня об этом спрашиваете?
Владимир Васильевич помедлил, подбирая слова, грустно вздохнул и, отводя взгляд куда-то вдаль, произнес:
– У нас отрицательная динамика.
Этот непонятный медицинский жаргон мне ничего не говорил. Только по печальному голосу, хмурому выражению лица и по слову «отрицательная» мне стало понятно, что дела мои не так хороши, как хотелось бы. Я напряглась, неотрывно следя за ним глазами, а он продолжал:
– Я посмотрел ваши анализы на цито. (О Боже, говорите же по-русски, – хотелось крикнуть мне в отчаянии). Они положительные. Нужна операция. Пока ещё не очень поздно. После операции рожать вы уже не сможете.
До меня потихоньку стал частично доходить смысл услышанного.
– Вы хотите мне вырезать женские органы? – наконец спросила я после длительной паузы.
– Другого выхода я не вижу. И ещё: мне необходимо поговорить с вашим мужем.
– Зачем же обсуждать женские темы с моим мужем? Я и сама ему всё расскажу, – наивно возразила я.
– Верю, и все ж, пусть сегодня перед вашей выпиской он ко мне обязательно зайдет.
– Вы меня выписываете?! В таком состоянии?! – изумленно прошептала я, с трудом выдавливая слова.
– Именно об этом я и хочу поговорить с вашим мужем.
Беспрепятственно позвонила с поста мужу, поймала на себе жалостливый взгляд дежурной медсестры и вернулась в палату. Соседки по койкам вопросительно смотрели на мое бледное растерянное лицо.
– Ну, что сказал наш В.В.? – не удержалась Татьяна, самая бойкая из всех четверых.
– Меня домой выписывают, – сказала я и неловко улыбнулась.
– Домой? – недоверчиво спросила Таня. – А что он еще говорил? – пытала она.
И я рассказала его птичьим языком и про отрицательную динамику и про положительный анализ на цито.
В палате воцарила гробовая тишина. Тётя Надя ойкнула и уронила спицы. Лица у моих товарок вытянулись, глаза округлились, и все четыре пары глаз уставились на меня. Я ничего не могла понять, и только переводила взгляд с одной на другую, тупо спрашивала:
– Вы чего, девочки? Что случилось? Что же вы молчите?
Девочки растерянно переглядывались между собой, не решаясь заговорить.
Татьяна опомнилась первой.
– И не такое в жизни случается! Ты только не переживай, медицина у нас сильная, если облучение потребуется, соглашайся. У тебя организм молодой, справится. Еще сто лет проживешь, – затараторила она, нарочито весело натужно улыбаясь.
Слушала я весь этот бред и всё не могла взять в толк: что это за облучение, зачем оно мне надо и с чем должен справиться мой молодой организм.
Остальные женщины, как по команде, окружили меня, кто обнимал, кто заплакал, кто по плечу хлопал. И все наперебой уверяли, что я ещё долго проживу.
Всё это было настолько странно, что я не знала, что говорить и как себя вести. Стояла в кругу и тупо кивала головой, повторяя:
– Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо…
Спасла меня от одновременно сошедших с ума и так больных женщин, медсестра. Заглянув в палату, громко сказала:
– Карабут, собирайтесь. Вас ждет муж.
Быстренько подхватив нехитрые больничные пожитки, весело пожелав всем скорейшего выздоровления и выписки, поспешила к родному мужу.
– Уж он-то всегда в здравом уме и твердой памяти, – подумала я, – всё расставит на свои места.
Алексей ждал меня в конце коридора, нервно переминаясь с ноги на ногу. Его высокая, по-мужски красивая фигура, сгорбилась и стала меньше. И враз прибавилось седины в его пепельной волнистой копне.
