– Арсюша! – позвал знакомый голос.
Арсений повернул голову, прищурился и разглядел почерневшее от горя лицо в облаке пушистых рыжих волос.
– Настя? – Губы казались сделанными из резины и плохо слушались.
Сестра всхлипнула, и в этот момент он вспомнил все. Сны отодвинулись на положенное им расстояние, а реальность предстала в отвратительной безжалостной наготе. Арсений застонал, и ниточка боли, тянущаяся от сердца к левому запястью, завибрировала, как натянутая струна.
– Господи, несчастье-то какое! – запричитала сестра. Ее серо-голубые глаза мгновенно наполнились слезами.
– Помолчи, пожалуйста, – попросил Арсений. Он ненавидел эту актерскую способность плакать буквально по желанию. – Давно я здесь?
– Пять дней.
– Что?!
Арсений попытался приподняться, но Настя удержала его.
– Лежи, Арсюша, тебе пока нельзя вставать.
– Ты с ума сошла! А Нина? – Арсений задохнулся, потому что разбитое лицо и склеенная кровью челка были реальными, как солнечный свет. – Нужно заниматься похоронами!
Настя погладила его по голове. Она была старше Арсения на одиннадцать лет, и ему часто казалось, что сестра считает его ребенком. Собственным ребенком, нужно добавить. Бог его знает, почему. Может, потому, что в детстве мама часто доверяла серьезной и ответственной Насте присматривать за хулиганистым выдумщиком Арсюшей, может, потому, что у нее нет своих детей… Факт в том, что для Насти Арсений никогда не вырастал из детских штанишек.
– Арсюша, ты только не нервничай. Ниночку уже похоронили.
Арсений взглянул на сестру диким непонимающим взглядом. Похоронили? Без него?
– Не ругай меня, – попросила Настя. – Нельзя было тянуть. Она уже… понимаешь?
Арсений стиснул зубы. Понимает, что ж тут непонятного. Нина слегка поплыла, как и полагается покойникам. Он нахмурился, хотя в глубине души испытал облегчение, ведь все неприятные процедуры остались позади.
– Как Пашка? – спросил он через минуту.
Настя взглянула на него с осуждением, будто он сморозил бестактность:
– А как ты думаешь? Переживает, конечно!
– И в чем это выражается?
Арсений сам не заметил, как у него вырвался вопрос «глупее не придумаешь». Но он действительно не мог совместить шестнадцатилетнего Пашку с душевными горестями. Сын вырос здоровенным лоботрясом со шкурой гиппопотама и любимым словом «нормально».
– Как дела в школе?
– Нормально.
– Как кино?
– Нормально.
– Как погода?
– Нормально.
– Как прогулялся?
– Нормально…
И так до полного посинения. Хотя, кто знает, может, с Ниной сын демонстрировал обогащенный словарный запас? Арсений не был у Пашки «в авторитете». В прения с отцом парень не вступал по одной только причине: решающее слово принадлежало матери. Пашка понял это очень рано – лет в восемь. Наверное, он и вправду сообразительный мальчик, раз быстро догадался, с какой стороны у бутерброда масло. А что касается впечатлений, то в горе Арсений видел Пашку только один раз, в восьмом классе. Пашка заказал ему на день рождения дорогущую модель мобильника, Арсений счел, что для школы это «чересчур». Пашка сначала разозлился, а потом чуть не расплакался.
– Ты не видел, какие мобильники у наших пацанов!
– И не хочу видеть! – заявил Арсений. – Вы в школу учиться ходите, а не мобильниками щеголять!
– Жлоб! – крикнул Пашка.
Арсений замахнулся на сына, но ударить не смог. Он никогда его не бил.
Нина тоже не поняла, в чем проблема.
– Тебе что, денег жалко?
