Миша стоит у кромки воды, курит и щурится на луну.
А я не могу шаг сделать, так и цепляюсь за открытую дверцу машины, яростно вдыхая воздух и пьянея похлеще, чем от текилы.
Ну что тут скажешь, он реально меня удивил.
Здесь невозможная тишина, заполненная только соловьиным щебетом, мягким плеском волн и шумом ветра. И запахом черемухи и сирени. И вряд ли есть на свете место более волшебное, чем это.
Я закрываю дверь мягким щелчком, обхожу лексус и, цепляясь за морду и подтягиваясь на руках, залезаю спереди на капот. Мне немного холодно, но ночи в мае удивительно теплые, поэтому особого дискомфорта нет. Да и волосы закрывают голые плечи, как мантия, согревая. Я смотрю на озеро, на отражение лунных бликов на воде, дышу лесом, напоенным запахами сирени и черемухи.
Миша докуривает, разворачивается ко мне и какое-то время просто смотрит, и в глазах его отражается луна. Словно в озере.
А потом подходит. Близко.
Кладет свои тяжелые большие ладони на мои голые коленки, поглаживает мягко и легко.
Я смотрю на то, как он это делает, на крупные татуированные пальцы, темно смотрящиеся на голой светлой коже, и хочу большего. Очень хочу. Но никаких шагов навстречу. Ничего.
Просто смотрю.
Просто дышу.
И еле сдерживаюсь, чтоб не застонать.
Выдавая себя.
Миша поднимает на меня взгляд. И в нем нет луны.
Только ночь, только чернота.
- Старый я для тебя, малая, - невесело усмехается. - Тебе бы с мальчиками гулять...
- Я сама решу, с кем мне гулять, - огрызаюсь я, и, не в силах больше терпеть, сама наклоняюсь и целую его. И руками обхватываю, чтоб не отстранился.
Потому что, судя по первой реакции, хочет.
Хочет отстраниться, увести все в шутку, в стеб.
А я не даю. Нет уж. Не сегодня.
Сильнее прижимаюсь, сползая по капоту вниз, так, чтоб попасть в его руки, чтоб обхватил, обнял, и настойчивей тянусь к губам. Пробую их на вкус, неожиданно мягкие и нежные.
Миша не отвечает.
Держит, да. Крепко, сжимает непроизвольно так, что синяки на бедрах останутся, но не дает мне полностью сползти с капота, притормаживает. Тогда я просто пользуюсь длиной своих ног. Обхватываю и скрещиваю за его спиной, рывком дергая к себе. И усиливая напор губ.
Ну же, ты что, каменный что ли?
Миша реально как каменный, жесткий и недвижимый. Отодвигает мое лицо, смотрит серьезно и напряженно.
- Малех, пожалеешь ведь...
- Это тоже мне решать, - грублю я и вцепляюсь ногтями в крепкую шею.
А в следующее мгновение меня буквально сносит ураганом.
Потому что у Миши, похоже, срывает тормоза. И меня дергают резко и жестоко, припечатывают к паху, давая понять, что никто со мной больше шутить не будет и предупреждали же.
А мне пофиг!
Мне настолько все по кайфу, что плевать на его сорванные тормоза. Потому что они - ничто по сравнению с моими, давно уже слетевшими!
Я с утроенной яростью отвечаю на бешеные поцелуи, подставляю шею под укусы, шиплю от боли и удовольствия и выгибаюсь послушно в потерявших осторожность и ставших ужасно требовательными и настойчивыми руках. Мне хочется больше его тела, ужасно хочется укусить за крепкое плечо, втянуть кожу так, чтоб след остался надолго, прямо животное какое-то, дикое удовольствие, и я пытаюсь сдернуть темную рубашку с плеч, тут же подаваясь, чтоб Миша расстегнул и содрал с меня шортики и поднял наверх топ. Он жестко укладывает меня на капот, и я взвизгиваю от холода металла. И в то же мгновение, под затейливый мат, меня подхватывают и переносят к заднему сиденью машины. И да, там тепло, мягко и полно места. Правда, его все равно не хватает, потому что Миша занимает все пространство, нависнув надо мной, и неожиданно опять притормаживает, серьезно разглядывая мое возбужденное лицо:
