Сквозь мелькающие цветные пятна в глазах Антохин увидел мёртвого радиста. Рядом на коленях сидел полковник Левин, погрузивший пальцы в ушные раковины неестественно глубоко и травматично. Он водил лбом по бетонной стене, раз за разом освежая красную линию кровью из своих вен на черепе. Прапорщику казался бесконечно долгим путь до гарнитуры радиостанции: конечности онемели, мозг разрывался от боли, а всё вокруг расплывалось. Твари уже пробирались через некоторые амбразуры в бункер. Они грызли и рвали на части ближайших солдат, не замечая сидевшего Антохина, подносившего микрофон гарнитуры ко рту.
– Фсе нули! Фсе нули! Се нули! Се нли! Се нли! Сенли! Сенли! – прохрипел мужской голос. Связки прапорщика надрывались от усилий выговорить слова, которые он теперь никак не мог услышать. Из его ушей на пол падали капли крови, разбиваясь в красные пятна, а адский звук, издаваемый ящерами, поселился внутри головы.
Участок длинного кривого холма, опоясывающего заброшенный полигон, осветился длинной чередой ярких огненных вспышек. Всё стихло.
Чисто писано в бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить.
А.Н. Толстой
Пункт «Гнездо», штаб спецоперации. 300 км севернее от пункта «Канва».
Спустя 35 часов.
Борт военной авиации шёл на посадку. Выпущенные шасси приближались к темно-синему покрытию длинной полосы аэродрома. Наконец белый транспортный самолёт коснулся мокрого асфальта. Толчок разбудил дремавших пассажиров. Сержанты и рядовые, офицеры и прапорщики разлепили сонные глаза. Десятичасовой перелёт подошёл к концу.
По боковому подъезду, расположенному вдоль полосы, к самолёту мчался на всех парах армейский джип. Из-под его чёрных колёс брызгами разлеталась дождевая вода, тонкой плёнкой растекавшаяся по асфальту в направлении дренажных колодцев. Ливень был подобен серой, непроглядной пелене, накрывшей «Гнездо» с раннего утра. Автомобиль немного сбавил ход. Дворники скрипели, бешено смахивая потоки воды с лобового стекла джипа. Достигнув места остановки прибывшего самолёта, машина завизжала тормозными колодками и через несколько метров окончательно замерла. Транспортник начал опускать свою дверь-трап в хвостовой части. Тусклый свет пасмурного дня встретил сонную толпу военнослужащих, прилетевших в тёмном брюхе «металлической птицы». Зазвучала команда: «Строиться!». Без спешки и суеты прибывшие солдаты становились стройными рядами вдоль ящиков и металлических контейнеров, прижатых чёрными тросами к полу багажного отделения. К самолёту уже подъезжал первый из семи грузовиков, посланных для его разгрузки.
Первым по трапу спускался мужчина лет сорока пяти в полевой форме со звёздами полковника на плечах. Голубоглазый, со светлым лицом, покрытым неглубокими морщинами, он шёл неспешным для своего среднего роста шагом. Казалось, его не заботил ливень, разбушевавшийся вокруг и начавший барабанить по козырьку камуфлированной кепки, как только мужчина сошёл на асфальт. Из подъехавшего джипа выскочил офицер в дождевике и, поправив фуражку, бросился к спустившемуся человеку, наспех раскрывая зонт. Подбежав к полковнику, он вытянулся по стойке смирно и протарабанил:
– Капитан Шохрин!
– Полковник Громов, – без напускного величия ответил дважды герой Южной войны.
– Товарищ полковник, мне приказано доставить вас в штаб!
– В путь! – несмотря на суетившегося вокруг него капитана, Громов сам себе открыл заднюю дверь джипа.
