– Что для вас значит «Август»?
Очевидно он говорит не про месяц. Он говорит про Часового.
– Один из месяцев лета. Более у меня ни с чем это не ассоциируется.
Проблема в том, что я действительно чувствую, что тогда я говорила это не для галочки, это было действительно правда.
– Сколько лет прошло с момента революции?
– Три года.
Три года?! О господи, то есть из меня делали вот это целых три года?
– Кто был самым главным врагом революции?
– Мэрия и ее приспешники в виде полиции города.
– Отлично, вы почти прошли тестирование. Остался последний вопрос. Прошу не спешите с ответом, мы никуда не торопимся.
– Я вся во внимании.
– Что бы вы хотели поменять в своей жизни 1029?
Я почувствовала такой же дискомфорт, что и тогда. Словно во мне что-то билось, но я проглотила это, словно перерезала все оставшиеся связи с прошлым.
– Ничего, меня все устраивает.
Внезапно кто-то сзади Дышащего сказал: «Сегодня с нее достаточно». К нему подошел мужчина в той самой робе Часового. Он не полностью вышел на свет из-за чего мне было трудно разглядеть его черты лица, но он был стар, у него была невыразительная форма лица, легкая залысина и неаккуратная бородка. Это был Август, без всяких сомнений. Я узнаю его голос даже тут.
– Конечно, сэр. Мы как раз закончили. Я думаю, что она может спокойно выйти в жизнь. Во всяком случае, у меня есть гарантия, что в ближайшее время 1029 не сможет вспомнить абсолютно ничего. Я не могу гарантировать ее дальнейшее психическое благополучие, но во всяком случае нашему миру теперь ничего не грозит.
– Это хорошо, Дышащий. Но я прошу вас помнить, что если она все же вспомнит все… Даже те идеалы, что мы привили ей, не смогут сопротивляться ее истинной природе. Я очень надеюсь, что мы достигли понимания в этом вопросе.
– Конечно, господин, но боюсь, в случае чего я не смогу это контролировать.
– Вы профессионал в своем деле. Если вы не можете, то никто не может. А теперь усыпите ее. Аэлипия как раз расцвела. Она даже не запомнит этого разговора под действием цветка.
– Конечно, господин, сейчас я все сделаю.
Дышащий отошел куда-то во тьму, после чего принес горшок с красивым белым цветком, у которого было семь лепестков, а в центре сладко-пахнущее сердце.
– Прошу, 1029, понюхайте. Я обещаю, все будет в полном порядке.
Аэлипия… Я не помню, что это за цветок такой, но я была вынуждена понюхать его. Запах был очень приятным, душистым, нежным словно сладкие духи моей мамы. Я почувствовала вялость, затем сонливость, после чего мои глаза невольно закрылись и не разомкнулись более. Последнее, что я слышала – это то, как меня развязали и куда-то понесли…
Я проснулась не в своей квартире, я проснулась в той самой базе под землей, но в отличии от прошлой маленькой каморки, эта уже была достаточно большой. Я чувствовала себя все хуже и хуже, и сейчас я могла разве что повернуть голову вправо и посмотреть, кто тут есть. Я не хотела ухудшать свое состояние, но я насильно всмотрелась затуманенным взором.
Это были не жалкие осколки чего-то, ныне это было целое движение-сопротивление. Люди в рабочих комбинезонах что-то делали, чистили оружие, отдыхали, постоянно что-то чинили. Коуди все еще стоял у двери и наблюдал за тем, кто входит и выходит из убежища. Выделялась из всего этого немного загорелая девушка в легкой майке, с черными кудрями и кошкой в руках. Вскоре ко мне подошел и присел Мартин, который потрогал мой лоб и аккуратно поправил мою подушку.
