– И еще, Марин, – останавливает меня в дверях отец замечанием, – будет лучше, если Ванесса об этой всей мерзкой «истории» знать не будет.
Эта унизительная речь, как удар под дых. Открываю дверь и с силой ее захлопываю за своей спиной.
– Ненавижу, – срывается горькое с губ. – Ненавижу.
Придерживаясь за стену, прихрамывая, топаю в свою спальню.
В доме было зябко и холодно. Шмыгнув носом, обняла себя за плечи, а еще здесь было пусто. И казалось, что все, что до этого казалось родным, в одночасье стало чужим. Враждебным. И даже от стен шел такой холод, что становилось дико не по себе от противоречивых чувств, охвативших сердце.
Медленно поднимаясь по лестнице, я все прокручивала в голове слова отца: «Вернешься домой», «Никакого развода», «С Михаилом поговорю». Для чего это ему нужно? Разве он не понимает, что это для меня будет значить? Разве можно хотеть дочери зла?
Непрошенные слезы снова выступили на глазах. Я нетерпеливо смахнула их с ресниц. В груди разгорался протест. Я даже не думала, что если до недавнего времени я и сама не хотела разводиться с Мишей, то сейчас буду этого отчаянно хотеть.
Оказавшись в спальне, я не стала включать свет и сразу отправилась спать. Мне было так холодно и так больно, что хотелось только одного – забыться.
Я забралась под одеяло с головой, часто задышала, нагоняя горячего воздуха, чтобы согреться. Уже проваливаясь в сон, я услышала какое-то движение в коридоре. Совсем недолго. А потом все снова стало тихо.
Тишина убаюкивала, как и стресс, которому я была подвержена последние несколько дней. Сон утягивал меня в тревожную, неспокойную пучину своего зыбкого царства. Сопротивления были бесполезны…. и в скором времени мне все же удалось заснуть.
***
– Твою ж дивизию, – застонала в голос, накрывая лицо подушкой. – Что это такое?
Раздираю слипшиеся ресницы и пытаюсь понять, откуда доносится громкая музыка.
– Боже! Это уже слишком, – перекатываюсь на бок, сажусь на край матраса, затыкаю пальцами уши.
Неужели такое слушает мачеха? Ужасно громкий барабанный бит оглушает и давит на перепонки. До конца проснувшись и придя в себя, я все-таки прихожу к выводу, что эта музыка доносится не из спальни отца и мачехи. Остается еще один вариант – это кто-то из детей мачехи, про которых я удачно успела забыть.
– Ну, что за люди, никакого уважения. Сразу видно, эгоисты. Только о себе думают, – возмущаясь, направляюсь в ванну.
В зеркало принципиально сразу не смотрюсь, потому как страшно представить в отражении свое опухшее лицо.
Скидываю пропитанную потом одежду, забираюсь под горячие струи душа.
Несколько секунд, поджавшись, привыкаю к температуре воды, а потом расслабляюсь, чувствуя, как тело начинает оживать. Расправляю плечи. Подставляю лицо потоку, который разгоняет все мысли в голове.
Я понятия не имела как долго простояла в душе под водой, только испытала огромное облегчение, когда, выбравшись, ощутила себя наполненной силой и желанием противостоять всему миру.
Поковырявшись в шкафу, отыскала там старенький, но довольно неплохо сохранившийся спортивный костюм. Одевать более свежие вещи не стала намеренно. Я не уеду из родительского дома, как бы этого не хотел отец. Ему не удастся заставить меня вернуться к мужу. Пусть не надеется.
Когда выхожу в коридор, музыка стихает. Проверить, кто по утрам слушает подобную дикость, я не спешу, поэтому направляюсь к лестнице. Про себя замечаю, что нога болит уже меньше. Видимо, вывих был все же незначительный и отдых в дорогущей гостинице действительно мы с Женей получили на халяву.
