– Ты и на самом деле старик, – вставил фермер. – Шестьдесят лет, а ума нет.
– Откуда ему взяться? Батька мой с рождения был калека, а матка – дура, – ничуть не обиделся Сумеркин и продолжил: – Сгреб я ноги в охапку и дуй не стой в деревню. Магазин, бля, оказался на замке. Поискать продавщицу смекалки не хватило. Вернулся ни с чем. Эдик в сердцах матюгнулся и пошел на поиск сам. Где он разыскал Клашку Шиферову, не знаю, но припер полную сумку харчей.
– Каких? – спросил участковый.
– Кажись, три бутылки «Столицы Сибири», буханку хлеба и коляску колбасы.
– Сразу стали выпивать?
– Не-а. Одну бутылку Эдик отдал мне и сказал, чтоб я пас стадо, а он, дескать, пойдет отдыхать. Предлагал еще закусь, да я отказался… – Сумеркин открыл беззубый рот. – Во, глянь, жевать нечем.
– Деньгами Кипятилов с тобой не поделился?
– С хрена ли загуляли. У Эдика в кармане была дохлая вошь на аркане.
– И о деньгах ничего не сказал?
– Чо попусту говорить про то, чего нету.
– Выходит, полную сумку харчей Шиферова подарила Кипятилову за красивые глаза?
– Интересный вопрос… Про такую загогулину я почему-то не подумал.
– Куда Кипятилов отправился отдыхать?
– Забота об его отдыхе меня не мучила. Завладев непочатой бутылкой, я прямиком дунул к стаду. Возле кладбищенских ворот запнулся за коряжину и нечаянно вспомнил давно похороненного батьку. Суровый был мужик! Про мою горькую автобиографию можно написать целую книгу…
– Кузьма, не увиливай в сторону, – одернул участковый. – Твою биографию вся округа знает. Говори, куда скрылся Кипятилов?
– Куда, куда… Черт его знает, куда! Врать не стану, на батькиной могилке я так напоминался, что, сегодня проснувшись, битый час не мог понять, где нахожусь. Оклемался лишь, когда Евлампий Огоньков пригнал к кладбищу стадо.
– Как ты познакомился с Кипятиловым?
– Нормально, в райцентровской закусочной. Эдик там сидел с двумя бутылками плодово-выгодного вина. Подсел к нему. Стакан по стакану разговорились, и Эдику до крайности захотелось в деревню.
– Не поинтересовался: кто он, откуда?
– Мой интерес был в дармовой выпивке, которой Эдик угостил. К тому же у него новый паспорт с фотокарточкой имелся.
– О себе Кипятилов что рассказывал?
– В основном, про лагерную житуху лясы точил. Калякал, будто много лет в зоне отсидел.
– За воровство?
– Не, за бабу. С чужим мужиком застал женку в постели. Сгоряча башку ей отрубил.
– И ты не побоялся связываться с убийцей?
– А чо?.. Я – не баба, – Сумеркин ладонями потер морщинистое лицо. – Башка после вчерашнего трещит, а до вечера нечем подлечиться. Если б Эдик, зараза, не убег, мы теперь уже бы похмелились. Две пол-литры подряд ему не осилить. На лекарство у него, должно быть, осталось.
– Давай, Кузьма, вместе подумаем: куда Кипятилов мог убежать? – быстро предложил участковый и для затравки добавил: – Отыщем беглеца – опохмелишься.
– С тяжелого бодуна я хреново соображаю… Если блатняк не упорол к матке в райцентр, то, возможно, отлеживается в моей хате.
– Твою хату я утром проверил, – сказал фермер. – Там – шаром покати.
– Тогда, может быть, он где-то здесь, в лесу, блукает.
– Лес большой. Вспомни, где вы с ним обычно выпивали?
– А где придется.
– Определенного места не было?
Сумеркин поцарапал кудлатую голову:
– Когда пасли за лесом, где в колхозное время была летняя дойка, определялись в заброшенном вагончике. Там стол есть и скамейки. Может, Эдик туда забрел…
