Аквариум с аксолотлем притягивал внимание всех обитателей квартиры. Сам Игорь мог подолгу рассматривать почти человеческие пальцы с крохотными коготками цвета зародыша и неподвижный хвост.
– Твоя амфибия сильно смахивает на Беззубика из «Приручить дракона».
– Что? – девушка оторвалась от чтения. Надменный излом брови пополз вверх.
– Мульт такой был. Ты что, не помнишь?
– Я мультфильмы не смотрю с детского сада.
Игорь растерянно почесал в бороде и пристыженно замолк. Девушка терпеливо объясняла:
– Аксолотль – это неотеническая личинка амбистомы. Фишка в том, что он достигает половой зрелости и становится способным к размножению, не превратившись во взрослую форму, без метаморфоз. Между прочим, он занесен в Красную книгу и в дикой природе стремительно вымирает.
– Как же он вымирает, если размножается?
– Мозгов у него еще нет, поэтому и вымирает. А чтобы размножаться мозги не нужны.
Коралловые рога время от времени шевелились. Вечная улыбка вселяла неоправданный задорный оптимизм: «Привет, мир! Давай симпатизировать друг другу!» И Игорь, по мере возможности, симпатизировал. Не переставал удивляться: находил новые песни, доводящие до мурашек, выискивал фильмы, которые хотелось обсуждать, расширял границы сознания. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем чувством, которое он испытал, когда однажды ночью хозяйка аксолотля, взбудораженная текиллой, оголила перед Игорем бедро и продемонстрировала татуировку с профилем возлюбленного.
– Ого! Вот это поворот! Не думал, что культ меня достигнет таких высот.
– Это мой тебе подарок по случаю… А еще я беременна.
С Игоря слетел хмель. Чувство собственной важности пошло трещинами. Паника задушила. Нет, было бы лучше, если бы она сообщила ему, что они больны СПИДом или гепатитом С.
Синие глаза выжидающе смотрели на Игоря, а он молчал. Пауза неприятно затянулась.
– Ладно. Я устала. Спать.
Скомканное платье упало за монитор, щелкнул выключатель, и обнаженный силуэт юркнул под одеяло. Игорь ушел спать в соседнюю комнату, туда, где среди осветительных приборов ночевала пара заезжих московских друзей. Можно было стереть сиюминутный кошмар текиллой и беседами об искусстве.
Игорь боялся возвращаться к разговору о ребенке. Надеялся, что спьяну брякнуло, что с пассией приключился внезапный приступ разгула фантазии. Да и зазноба будто бы не стремилась продолжать эту тему. Только смотрела на Игоря будто сквозь, чуть-чуть свысока, с едва скрываемым презрением ощупывала его глазами, когда думала, что он не видит и не чувствует ее взгляда:
