– Которой я Россией управляю?
– И которой перед оркестрами махаешь.
– Гм, да я иногда даю Наине подержать, хотя и без толку… Еще королеве английской доверил бы помахать… Но не тебе, Билл, извини, понимаешь.
– Вот и я тебе не доверю, Борис. У нас говорят: —«Лучшее доверие это недоверие».
– Давай тогда выпьем за взаимное доверие! То, которое недоверие. Как говорят у нас:
– «Доверяй, но проверяй».
День плавно склонился к вечеру. Одинокая поросячья морда, окруженная обглоданными костями, уткнулась пятачком в салат. Гусь со сломанной шеей щипал икру вокруг рваных кусков осетра. Селедка бесстыдно скинула шубу среди кустов укропа. Маринованные опята по-семейному расселись на опрокинутом жбане. Квасная река тихо текла меж сметанными берегами и водопадом низвергалась со стола. На уголке стола сиротливо притулился неподписанный договор по ПРО. Золотые ручки торчали из наполненных рюмок.
– Борис, ты готов подписать договор о разоружении?
– Билл, для тебя я готов на все! Даже доверить свою дирижерскую палочку Монике!
– Этого лучше не делать! Куда ты денешь освободившиеся деньги? Вложишь в создание новейшего оружия? Или повысишь оклады военным?
– Честно говоря, все освобождающиеся в бюджете деньги я вкладываю в бизнес своей дочери. Политика, понимаешь, дело семейное. Такая вот загогулина.
– А как же ваши военные? ЦРУ докладывает, что они просто нищенствуют.
– Ах, Билл, если б ты знал, как мне жаль наших военных! Последнюю копеечку из своего кармана отдал бы им! Жаль, нет у меня даже последней копеечки, только доллары в карманах. Давай, выпьем за наших бедных русских военных по полной и не чокаясь!
– Борис, а что скажет народ о разоружении?
– Да я завтра же выступлю с танка на Красной площади, приехав туда на троллейбусе, прокричу что-нибудь о свободе и демократии, и все – народ безмолвствует.
– Так подписываем договор?
– Конечно, Билл! Тем более, что я никакой ответственности за это не понесу.
Охрана убрала облачко. Вечернее солнышко с удивлением рассматривало разгромленный стол. Откуда-то прилетел прохладный ветерок, поднял рябь на озере. На него шикнули, и он затих в кустах.
– А теперь, Билл, пойдем попаримся в настоящей русской баньке! Нет у вас в Америке такой! Еще по одной выпьем и пойдем. Давай, я уже налил…
– Да мне нужно отдохнуть после тяжелого трудового дня! Вон сколько сделали.
– Вот и отдохнем! Все уже готово, как положено, по-русски – парок, веники, водочка сь пивом, тайские массажистки… Забудешь о всех делах!
– Вот, вот, Борис, пока не забыл! Последний вопрос – твое отношение к Курилам? А то японцы замучили своими обращениями в Гаагу.
– Вот и посылай их вместе со мной в Гаагу-мать! А мое отношение такое – я курил, курю и буду курить! Знай наших! Наливай!
В жизни обычно различий между теорией и практикой на практике гораздо больше, чем в теории. Например, стареешь – это когда видишь знакомое лицо девушки, пытаешься узнать, где видел ее раньше, а оказывается, что учился вместе с ее матерью. Но если молодость проходит, еще полбеды. Беда, что и старость проходит. А главное отличие старости – уже не получается помыть пятки в раковине. Так то. И что между юностью и старостью?
Зрелость. Это возраст, при котором на морозе без шапки чувствуешь себя не крутым, а умственно неполноценным, или когда вместо пива покупаешь яблочный сок, поскольку он реально вкуснее. И возникает понимание основного закона жизни: в каком бы районе ты не поселился, сосед с перфоратором разыщет тебя и поселится рядом.
