С нетерпением дождавшись ухода родителей на работу, компания высыпала во двор. Из тайника извлекли краденый порох, отсыпали малую толику для затравки, следуя рецепту деда Матвея. Основная масса пороха пошла в ствол пушки. Нашли тряпку в качестве пыжа и кинули в ствол молоток. Стрелять решили по старому тракторному прицепу, стоящему в пятидесяти метрах от пушки, – лучшей цели не нашли. Боясь, что пушка не выдержит, натёрли кусок шпагата порохом. Поджигать вызвался Алихан. Сломав от волнения две спички, поджёг шпагат, и все бросились врассыпную.
Секунды показались вечностью. Наконец грохнул выстрел. Мальчишки были так ошарашены грохотом, что даже не поняли, что мимо них просвистела смерть. Через несколько минут они вернулись к своему орудию. Точнее, к тому, что от него осталось. Первое, что бросилось в глаза – труп Шарика. Щенок не успел убежать и попал под взрыв. Это была первая смерть, которую видели мальчишки, и она потрясла их. Следующим пострадавшим стал «учитель и наставник» дед Матвей. У него случился сердечный приступ, и он был увезён в больницу. Куски бетона выбили пять окон. Выстрел был снайперским – молоток пролетел сто пятьдесят метров, вынес окно на втором этаже и расколол бюст Льва Толстого.
А затем последовала всеобщая порка. Подъезд орал, визжал на все голоса. Родители вгоняли пацанам ум в задние ворота. Неделю никто не показывался во дворе. За это время выписался из больницы дед Матвей. Ходил по двору, показывал следы от капельниц и, сшибая пятаки и гривенники, костерил «хреновых тимуровцев». Повзрослев, Андрей говорил:
– Больше бы пороли, умнее был бы…
Все мы называемся русскими. Но в нашей крови столько намешано, что найти чистокровного русского очень трудно. Разве что где-то в Архангельской губернии, да и то, возможно, будет примесь варягов.
В крови Андрея была замешана такая гремучая смесь, что сам чёрт ногу сломит. По материнской линии в нём была польская кровь. После последнего польского восстания шляхтичи Рудачинские были высланы на Кавказ. Оказачились и осели в станице Терской под Моздоком. Прадед Андрея Ефтей был застрелен во время погони: угнали чеченцы станичный табун, и во время перестрелки попала шальная пуля в прадеда. Слава богу, успел казак сына сделать. Нарекли Григорием. Так появился один из дедов Андрея.
Второй дед – Емельян – был коренным терским казаком. Отец его, Федосей, умыкнул чеченку Ассет, которую крестили и нарекли Анастасией. Сам дед Емельян мужчина был высокий, крепкий, видный. Здоровья и силы неимоверной: сгибал пятаки, подковы разгибал. Висли бабы на нём гроздьями. Подвыпив, дед слегка куражился:
– Что я! Вот дед был казак, отец – сын казачий, а я так – хрен собачий!
И пошла кочевать по роду дедова поговорка.
Воевали оба. Но по-разному сложилась военная судьба дедов. Емельян отвоевал и Финскую, и Отечественную. Дошёл до Кёнигсберга, был тяжело ранен. Иконостас орденов и медалей. На просьбу внука рассказать о войне только отмахивался, говоря:
– Вой на – это кровь, говно, грязь.
Бывая с дедом в бане, внук трогал дедов шрам и спрашивал:
– Где ты поцарапался?
Дед отвечал, что это его немецкая кошка поцарапала.
Дед Григорий представлял из себя и обликом, и поведением бравого солдата Швейка[5], только на советский манер. Швейку был поставлен диагноз «полный идиотизм». Под этот диагноз попал и дед Григорий. Жениться он не хотел, так прабабка плетью загнала его под венец. Женили его на батрачке Анне (будущей бабушке Нюре). Родила она двух дочерей – Надежду и Нину.
