В квартале жили все, кто умел, любил и хотел менять свой облик: оборотни-волки, оборотни-медведи, оборотни-леопарды, оборотни-птицы и даже оборотни-крысы. Все они пахли, шумели, чесались, подвывали, рычали и бегали вокруг. Основная проблема квартала была в том, что им всем было в нем тесновато. Но Инфернштадт состоял не только из города; это было место, в котором каждый мог найти то, что ему подходит. Поэтому через каждые десять дней в Квартале Вервольфов проводилась лотерея с весьма любопытным призом. Тот, кто побеждал, на несколько часов становился убегающим, а все остальные обитатели – догоняющими. Квартал пустел, и все отправлялись за город, играть в охоту. Господин историограф, хоть и не был оборотнем, старался принимать участие в этом захватывающем действе; правда, (во избежание травм и совсем не своих) – на стороне догоняющих. Теоретически он мог бы поучаствовать и на стороне убегающих, но защитная татуировка, покрывавшая его тело, жила совершенно своей жизнью и прикладывала все усилия, чтобы спасти своего хозяина. Так что во избежание геноцида жителей Квартала он в лотерее не участвовал, дабы не искушать судьбу.
Но сегодня лотереи и игр не было, и Эжен, проходя по центральной улице квартала, волей-неволей прикрывал ладонью лицо, спасаясь от вездесущего запаха псины. Он свернул на боковую улицу и двинулся по ней в направлении нужного ему дома. К счастью, это был настоящий дом. Историограф терпеть не мог неблагоустроенные пещеры. На его стук дверь открылась, и к нему из темноты дома вышла замызганная девочка в грязной ночнушке, волочившейся по полу.
– Господин историограф, это опять вы? – спросила она, щурясь на посетителя, – дедушка Лобо ждет вас у себя.
Эжен кивнул девочке и вошел в дом, в котором за последний месяц он был не менее дюжины раз. Обычно его клиенты не требовали так много внимания: он разговаривал с ними, изредка кое-что ему помогало уточнить Свет-Мой-Зеркальце, и вжух, клиент растворялся в воздухе. Но с Лобо всё было не так, точнее, не совсем так. Он рассказывал и рассказывал, причем одни и те же истории по нескольку раз, но тот самый важный кусочек, который и дает эффект осознания себя, своего места и направления, никак не находился. Войдя в комнату дедушки Лобо, Эжен застал его в постели.
– Эжен, любезный мой друг, вы ли это? – глубокий голос разнесся в полупустой комнате, основным украшением которой была огромная деревянная кровать, украшенная затейливой резьбой.
– Господин Лобо, ну раз вы не видите у меня корзиночки с пирогами, а за окном не слышно веселого гогота лесорубов, то это всего лишь я, несчастный человек, который никак не может помочь вам покинуть это забытое светом место, – ответил ему историограф.
– Вот как раз эту историю я и хотел вам сегодня рассказать, – продолжил глубокий голос со стороны кровати, а в темноте зажглись зеленоватым светом два глаза. – Вы ведь, наверное, и не предполагали, что история про красную шапочку основана на моих тирольских эротических приключениях, которые я сейчас вам поведаю. Дело в том, что когда я возлег с той юной профурсеткой в красном чепчике, то я был в человеческом обличье, а тот процесс, что Шарль Перро назвал «Et que ce n’est pas chose étrange, S’il en est tant que le loup mange»[1], был, так сказать, оральной прелюдией к дальнейшему неистовству плоти, которому мы предавались следующие несколько часов. Кто б мог подумать, что это извращенцы лесорубы за нами подсматривали! Страшно представить, чем они занимались, стоя группой у окна всё это время!
