– Сиплый, ты что ли? Чего не в урочный час, и ты на связи, а не пижон? Соскучился?
– Юрик, у нас ЧП, поднимай «летунов», всех кого можно… У меня один пацан с воспалением легких, второй с пробитой головой! Срочно нужен врач и лекарства!
– Лёня, плохо слышно! Что случилось? Приём!
– Ещё раз – у нас ЧП, срочно «вертак», врача с пенициллином, батареи садятся! Приём!
– Понял… ЧП… Врач нужен… Батареи…
Рация заглохла… «Вот невезуха, и батареи сели… Когда «борт» прилетит, ещё неизвестно и вообще может и не скоро, туман опять сгущается, дождь…».
Лёня растопил печурку, поставил чайник, порылся в аптечке. Володя спал плохо, периодически просыпаясь, сухой кашель раздирал ему грудь, начальник стонал и бредил.
Ночь прошла беспокойно, Лёня почти не спал, ухаживая за больными, в перерывах умудрился немного восстановить батареи рации, проколов шилом отверстия и залив солёную воду, смог связаться с базой и услышать от дежурного радиста неутешительные новости, что «вертака» пока нет, на Базе такой туман, что «носа не видно», но «…все в курсе, Главный в ярости, девушки в печали, врач наготове…». Надо было идти за пробами, да и туша медведя пропадала.
Он быстро собрался, засунул в рюкзак полиэтиленовую пленку, оселок и два ножа, поставил перед каждым «болящим» по кружке с чаем, наматывая бороду на палец, осмотрел «лазарет», вздохнул, закурил и быстрым шагом пошел по ручью, решив немного сократить дорогу.
Дождь моросил как обычно, и всё было серым и скучным. Он шёл и думал о своей жизни, что всё-таки прошла не зря, что она была интересной, удалась, только вот устал он что-то от постоянных приключений и разъездов, всё время кого-то то спасал, то искал, то тащил, то ухаживал за больными, прямо-таки «добрый доктор Айболит». Что ж, «делай добро и бросай его в воду», вспомнил он армянскую пословицу. А вообще надо бы уже думать о доме, уютной избе где-нибудь в Поселке, прибиться к рыбакам, и потихоньку жить дальше, хватит бродяжить, полстраны пешком прошёл, ноги стоптал.
Туша медведя лежала на месте, нетронутая, но уже кружили вòроны, он собрал рассыпанные мешочки с пробами, освежевал тушу, забрав только два окорока и немного жира, больше не унести… Что ж, пусть и таежное зверье полакомится, такова жизнь – или медведь нас, или мы медведя. И лапа у него явно деформирована, потому и хромал; вероятно, это и есть «трехлапый», гроза поселковых собак и ужас промысловиков, шатун.
Лямки тяжелого рюкзака резали плечи, и надо было торопиться, он дошёл до места встречи с Володей, догрузил его пробы, рюкзак и спальный мешок оставил, «…спишем как сгоревшие, не в первой, что эту мокроту тащить, спина своя, не казённая…».
В избе было всё также, но в воздухе витал запах болезни и …смерти. «…Плохи дела, если через сутки – двое „вертака“ не будет – хана…» – подумал Лёня.
Володя поднял голову: – Ты где был, я звал, звал, плохо мне, дышать трудно.
– За пробами я бегал, принес, сейчас и медвежатинку сварю, окорок, поешь, и жиром медвежьим тебя намажу, легче станет… Что начальник наш?
– Стонет, без сознания, бредит, пытался его напоить чаем, не получается, нарыв у него на голове, большой. А что за медведь, ты обещал рассказать!
Лёня поставил ведро с медвежатиной на печку, растопил жир, натер им Володю, напоил чаем, закурил, и в красках, как хорошо умел, рассказал и про молодого медведя, как тот, вопя от страха, удирал, почувствовав удар дроби в зад, и про матерого «трехлапого», и как начальник палил из «ТТ», чуть не попав в него, и про свой единственный удачный выстрел…
