Несомненно, впечатления от такого общения, какого-то другого, нового уровня, оказались очень приятными. И у меня, и у Сергея никогда не было ни сестры, ни брата. Обрести свою собственную тень, да еще и живую, да другого пола – в этом было что-то поистине чудесное. Те часы на работе, которые мы проводили вместе, превращались в праздник. Тем более что этих часов было не так уж много. Работа в нашем офисе кипела круглосуточно и была организована сменами, для всех разными. С Сергеем я работала подряд две свои суточные смены из четырех. А всего на работу выходила только десять раз в месяц. Зато каждый из нас с удовольствием ждал этих совместных смен, считая до них часы. Иногда они приходились на выходные или праздничные дни. Тогда в офисе почти никого не было, и работа превращалась уже совсем в полное удовольствие, за которое не только стыдно было деньги получать, но хотелось еще и приплатить. Мы разговаривали сутки напролет, все больше поражаясь общности взглядов решительно на все.
Часто по выходным компанию нам составляла Сергеева гитара, под которую вместе распевали любимые наши песни, например, про палубу, что пахнет клевером. Но была песня, которую Сергей всегда пел один, да и не слышала я никогда раньше такого:
Вижу в небе черную черту
Мой Фантом теряет высоту.
Видел я, как Эдвард сбоку
Полетел на встречу с Богом,
Вижу 017 на борту.
Мой Фантом не слушает руля
С ревом приближается земля…
И что-то было в его глазах такое, только его собственное, интимное, что лишних вопросов задавать не хотелось.
Совместная любовь к музыке однажды чуть не довела нас до беды. Как-то в воскресенье мы сбежали с работы, бросив офис практически на посторонних людей, чтобы посмотреть единственное шоу в Москве нашего любимого музыканта.
Конечно, такое дружное единение не могло остаться незамеченным остальными. Особенно потому, что мы раздражали всех своим общим днем рождения. Вместо двух накрытых столов получался только один. Злые языки за спиной быстренько связали нас в пару. Но они ошибались. Я оставалась преданной своим обещаниям и твердо продолжала соблюдать их и дальше. Да и не совсем свободны мы были. У меня – мой любимый человек, у Сергея – его девушка, потом другая, третья… Нет, конечно, для чего-то серьезного все это препятствием не стало бы. Но против всего важного, могущего нарушить отлаженное годами существование, я была настроена решительно. А Сергей, со свойственным мужчинам легкомыслием, только мечтал о чем-то сверхсерьезном, а на деле довольствовался более чем легким. Кому же, как не мне, это было ясней ясного, если мы друг друга так понимали.
Одной из Сергеевых девушек стала моя подруга, той самой, то ли второй, то ли третьей. Они прожили вместе полгода. Когда подруга чего-нибудь не понимала, то звонила мне:
– Слушай, почему он стал все время молчать, даже на вопросы не отвечает?
– Если молчит, значит, что-то так не нравится, что уже и сказать нечего, даже спорить и обсуждать не хочет и не может, не видит смысла, не согласен. Во всех остальных случаях поговорить мы любим.
– Скажи, а тебе ничего не кажется в Сергее странным? Зачем ему такая хорошая физическая форма, почему он ей постоянно занимается, еще эта его песня про Фантом… Может, он киллером на досуге подрабатывает?
А вот на эти вопросы ответа у меня не было. Я сама чувствовала в Сережке что-то такое, во что при всей нашей общности никак не могла проникнуть. Тем более, та история с браслетом. Руку Сергея всегда плотно облегал странный браслет. Однажды я обнаружила его у себя на столе. Он был порван посередине, видимо, упал, и на нем, удивительно, не была предусмотрена застежка. Вся его внутренняя сторона была исписана крохотными латинскими буквами. Я успела заметить только столбик московских телефонов и чьи-то имена. Сергей просто вырвал у меня свой браслет. Уже к обеду он опять красовался на его руке.
