Кира молчала, и Арина жалобно добавила:
– Я же беспокоюсь. Ты пойми, не исключено, что все это ерунда и я зря панику навожу, но вдруг…
Кира не могла заставить себя спросить: что – вдруг? Арина не сомневалась, что Злыдень способен на какую-нибудь гадость, это понятно.
Но он ведь ничего плохого не сделал.
Пока.
В солнечном сплетении закручивается тугой проволочный жгут. Руки становятся липкими и влажными. Трудно дышать.
Что он мог «задумать», что?!
– Арина, – Кира услышала свой голос, спокойный и рассудительный, – ну ты же здравомыслящий человек. Это ведь какой-то бред – то, что ты сейчас говоришь. Не обижайся, но похоже на паранойю. Может быть, он захотел со мной встретиться из-за этого гадания, я не спорю. Но потом… Ты сама сказала, между нами что-то есть – искра, страсть, и что бы это ни было, гадалка тут ни при чем. Так что не беспокойся о нас, ладно?
Арина отчетливо вздохнула в трубке – там, далеко-далеко, в Москве. Она все равно ничего не могла сделать.
– Ну, как знаешь. Но если что-то случится… или даже нет – не случится, а если ты просто почувствуешь что-то подозрительное, обещай мне, что уедешь оттуда, немедленно.
Кира пообещала.
Спрятав телефон в карман ветровки, она еще некоторое время стояла недвижно, глядела на темную воду внизу. Гадалка, значит… Это в какой-то степени объясняло, почему Егор вдруг решил найти ее на сайте среди прочих одноклассников, а потом и вовсе стал искать встречи с нею. Хотел убедиться, что на самом деле она не держит на него зла? Да, очень может быть…
Ей вдруг послышался какой-то шорох, она обернулась, все еще погруженная в раздумья, – и чуть не вскрикнула от неожиданности. Егор стоял прямо у нее за спиной. Кира едва не спросила с нервным смешком, что это за развлечение такое – подкрадываться незамеченным, но он смотрел как-то… как-то… странно. Она даже не смогла бы сказать точно – как именно.
И в один миг все прочие мысли вытеснила из головы одна-единственная: надо отступить подальше от края. Прямо сейчас. Шаг. Еще шаг.
Егор как будто очнулся, засмеялся принужденно, сглаживая внезапную неловкость:
– Боишься, что тебя ветром унесет?
С этого момента все окончательно пошло наперекосяк.
***
Ближе к ночи дом, окруженный соснами, начал казаться Кире сумрачной громадой осажденной крепости. Кругом – тьма и промозглый холод. Тени выползают из оврагов и болот, прячутся за деревьями. Что-то трещит в кустах, какая-то ветка надрывно стонет в порывах ветра, точно бесценная скрипка в руках второгодника из музыкальной школы.
Легко сказать – хорошо, я уеду немедленно.
А как уедешь?
Здесь нет автобусов, и непонятно даже, как добраться до шоссе. Родители давно уговаривали ее пойти на водительские курсы, но она только отмахивалась: с моей-то внимательностью выезжать на дорогу – да вы что? Теперь Кира сильно сожалела о своей неуступчивости. Можно было бы в любое время укатить на машине Егора, бросив его здесь…
Кира мыла посуду и буквально спиной чувствовала, что Егор наблюдает за нею. Хотелось спросить: «О чем ты думаешь, когда смотришь на меня?» – но она не отваживалась. Сейчас ей было сложно даже встретиться с ним взглядом. Проще сосредоточиться на автоматических движениях: провести губкой по гладкой керамической поверхности, ополоснуть тарелку прохладной водой.
Как долго он стоял рядом с ней на обрыве, пока она его не заметила? Что он слышал?
Сложно собраться с мыслями. Его взгляд – как прикосновение. Вторжение в личное пространство. Не обязательно оглядываться – она всегда безошибочно угадывает, смотрит ли Егор на нее в данный момент. Сейчас он смотрит. Пристально. Сконцентрировав все внимание на ней одной.
