Он подумал, что душа святого не была прибита к полу.
Он наклонился, поднял раку, чтобы заглянуть под неё. Это было очень легко сделать. Рака была сделана из тонких досок и покрыта сверху зелёным сукном. В его уме созрел «план выхода». Он взял в охапку книги и подсвечники и вошёл под эту раку. Он пошёл с ней очень медленно. Остановился. Высунув руку из-под раки, медленно открыл дверь и взглянул на левую сторону проспекта. Он мог быть схваченным. Улица с правой стороны была малолюдна. Было много пустырей, но пожар был в том районе. И все люди собрались в том месте. Чироз Ахмет недолго думал под ракой. Была, не была, он вышел из двери. Народ, повернув свои головы на шум, поразился. Каждый остался на том месте, где стоял. Вот идёт воскресший святой. Насосы прекратили работу. Сильный ветер внезапно стих. Пожарные от страха побросали топоры, багры и шланги. Рака шла в направлении пожара. Народ, отступая по обе стороны улицы, дрожал от страха. Рака шествовала с величием страшной духовной силы, покачиваясь из стороны в сторону, и скрылась в темноте за пожаром.
Огонь был побеждён за два дома до усыпальницы. Несгоревшая усыпальница, оставшаяся без святого, опять была оберегаема народом квартала, как святыня. Только сотни лиц, читающих Коран, по-прежнему не сворачивали к опустевшему зданию, смотрели в сторону Каабы и говорили: «На наших глазах, он ушёл в ночь пожара по этой стороне!»
Али Джанибу
«Просто, когда я был молодым парнем,
я нашёл этот рассказ среди книг моей умершей мамы,
который не смог решиться опубликовать.
Я прочитал его с удивительным интересом.
Он мне очень, ну, очень понравился.
Почему не так давно он мне не нравился,
и я отложил его в сторону?
Неужели, чтобы заставить меня вспомнить
о милосердии моей бедной мамочки?
Как бы то ни было… Мой любимый Джаниб,
сегодня я предлагаю тебе моё самое красивое
произведение. Я посвящаю тебе эту рукопись».
Господин Ахмет Сюхран сказал:
– Тогда мне было только двадцать лет.
Мой отец, занимающий высокий пост на телеграфе и почте в Незарете, не смог перенести моей расточительности, распутства и позора. Моя мама посовещалась с семьёй, состоящей из моей старой тёти и бабушки. Все они единодушно решили отправить меня в провинцию. Инспектор в вилайете (области) Янья был одним из людей моего отца. Я собирался поехать в городок того вилайета и работать там телеграфистом. Чтобы образумился. Про это моя мама сказала очень мягким голосом:
– Ты очень ослаб… Что-нибудь похожее на перемену климата… И страну увидишь, и себя приведёшь в порядок. И опять же развитие…
В начале, по мере её напева о моей подготовке к отъезду, я недоумевал:
– Я не уеду, это невозможно.
Как только я возражал, моя мама начинала рассказывать о моём ужасном поведении, которое было следствием моего последнего проступка у отца. С довольно большим количеством клятв она обещала, что я обязательно вернусь назад через несколько месяцев, и что она будет просить отца об этом.
Я был недоволен, но, вероятно, у меня было желание увидеть те края, и я сказал:
– Ладно, однако, больше трёх месяцев я не останусь…
Щедрые деньги на дорожные издержки… Зарплата четыреста пятьдесят курушей… Это хорошо! Однако трёхмесячная разлука с любимым и приятным Стамбулом… Пять лет исполнилось, как я не покидал Стамбул. Я привык к нему, как к своему рождению, взрослению и как к своей родине. Но для каждого человека, готов свой вид утешения. Вспоминая пейзажи и развлечения в портовых городах, в которые мы заходили, возвращаясь из Гирита, места последней службы моего отца, я думал:
