Первой жертвой, как всегда, стал краб. Биостанция имела кораблик, который швартовался к пирсу; первые же шустрые студенты полезли под пирс, увидели на мелководье краба под камнем, с воплями кинулись, поймали – дурачок даже не пытался убежать, схватили за панцирь и, посадив краба в банку, всей толпой помчались в лабораторию – хвастаться, показывать и определять дикое беспозвоночное.
По дороге им встретился преподаватель; тут же был окружен, заговорен, обкрикан и в морду крабу показан. Скорбное лицо преподавателя заставило чуть приутихнуть, и стали слышны разъяснения. Краб всегда жил под пирсом, на одном и том же месте, на глубине локтя. Его все на биостанции знали, любили и подкармливали. И каждый раз приезжающие студенты его хватают, тискают, тащут… Бедный краб.
Устыдившиеся уносят краба к берегу – теперь уже почтительно, без ора. Краба выпускают там, где поймали, он тут же бежит к своему камню и под него залезает, ничуть не смущенный дурацкими проделками молодых позвоночных.
Через месяц курс уехал, остались только самые продвинутые, те, кто собирался поступать на кафедру беспозвоночных. Они собирались сделать это уже полтора месяца, были горды, неприступны и опытны. К пирсу подошел кораблик, выгрузил новых первокурсников – у этого отделения практика на Белом море начиналась месяцем позже. Толпа заполнила пирс, кто-то побежал к низким баракам, кто-то остался смотреть на море, еще минута – визг, гогот, краб пойман, в банке его несут в лабораторию, десятки рук тянутся к банке, теребят, показывают, какие у него удивительные клешни и усы… то есть антенны, антенны, я знаю…
Старослужащие беспозвоночники кидаются наперерез, перехватывают молодняк. Сурово его отчитывают, объясняют, что краб домашний, биостанционный, что абсолютно все его знают, и что вечно эти молодые его ловят. И сурово приказывают отпустить животное бережно и обязательно туда же, где взяли… И почтительная толпа несет банку на вытянутых руках к пирсу, и краб уверенно водворяется на свое место… Как всегда, дважды в год хлопоты, но место хлебное, пищи много, и участок приятный, и он никуда не уходит и садится под свой камень.
Так было всегда, дважды в год, пока была там биостанция и пока привозили туда студентов. Потом старый директор умер, потом наступила перестройка, потом перестали привозить студентов, а потом и поддерживать биостанцию. Кораблик сгнил, но пирс стоит. Однако под ним уже не живет тот краб: объедки из студенческой столовой, ранее падавшие рядом с пирсом и служившие хорошей платой за беспокойство, исчезли, и крабу пришлось применить социальную мобильность и искать другого кормного места. К этому он тоже отнесся спокойно: конкуренция, поиски кормных мест и адаптивное вымирание в случае ненахождения такового диким беспозвоночным очень даже знакомы. У них вот уже чуть не три миллиарда лет сплошные конкуренция и рынок…
2004
Мобила сдохла
Беседую с девушкой, то и сё. Она говорит, что уже два дня ее преследует мысль о трехстах спартанцах, что-то она их все время вспоминает. Хорошо.
Далее я узнаю, что – ка-ак они стояли, сражались… с этими… с турками.
Я машинально, не успев понять, поправляю – с персами.
Она говорит: да без разницы, в общем – с мусульманами.
Пока я перевариваю это сообщение и пытаюсь вылечить картину мира, девушка задумчиво продолжает сопереживать спартанцам.
А откуда он бежал-то? – спрашивает. – Там ведь кто-то бежал…
