– Как он погиб? – спросила она меня.
– Его убили в Афганской войне, – ответила я, заметив, как взлетели вверх широкие дуги ее темных бровей, – а мать больше никогда не вышла замуж… Ей было очень тяжело…
В темных глазах Нур отразилось сочувствие. Она долго еще слушала мой монолог о тяготах матерей-одиночек, о трудном детстве и о том, как все мы пали жертвами бесчестных войн, унесших с собой дорогих и близких нам людей. Ахлам тоже слушала, и в глазах ее блестели слезы, те самые, которых никогда прежде мы не видели. И в этой маленькой комнате в женском приюте, отделенной от внешнего мира крутым обрывом и сосняком, мы, такие разные, такие непохожие друг на друга по культуре быта, языку, вере и возрасту, мы вдруг стали родными. Ведь, словами Экзюпери, «если кто-то мыслит иначе, чем я, он не только обогащает меня. Основа нашего единства – Человек, который выше каждого из нас».
Ум Нур поднялась со своей кровати и подсела рядом. Назвав меня «сестрой», она вдруг крепко обняла меня. И дочь ее, все это время молчавшая, неожиданно залилась слезами и стала просить у матери прощения. Мои скудные познания в арабском не позволяли разобрать отдельных слов, однако бывают минуты, когда голос, глаза и движения говорят гораздо красноречивее слов. Я с умилением смотрела на это спонтанное излияние чувств, потом взяла Нур за руку и тихо сказала:
– Мне очень жаль, что моя мать никогда больше не вышла замуж… Одиночество – это страшно… Почему бы тебе не познакомиться с дядей Махмудом, может быть, он не такой уж плохой, и вы сможете подружиться?
Девочка молча кивнула и с легкой улыбкой посмотрела на мать. Как приятно было видеть это кроткое согласие. Какая удивительная гармония была между этой женщиной и ее юной дочерью. Действительно, невозможно было не любить Нур!
Через две недели после нашего разговора Ахлам вышла замуж, и они с дочерью покинули шелтер, оставив нам на память фантастические, грустные, пугающие, великолепные рисунки Нур. Мимо них нельзя было пройти равнодушно, каждая ее работа открывала перед своим созерцателем целый мир пережитых страхов, радостей, волнений и любви. Эта тихая всеобъемлющая любовь в рисунках девочки-подростка была своего рода манифестацией жизни. Той самой жизни, которая окружает нас в каждом мимолетном дуновении ветра, в пении птиц, в смехе детей, которая невозможна без любви. И эту любовь, как основу жизни, не способны уничтожить ни танки, ни пулеметы, ни всеобщая ненависть, захлестнувшая мир. Она, как трава, пробивающаяся сквозь толстый слой асфальта, всегда найдет себе путь к свету. Поэтому не одиноки случаи взаимопомощи между отдельными лицами враждующих сторон даже в самых горячих точках военных сопротивлений. И даже в лагере беженцев в далекой пустыне Иордании слышны звуки свадеб и первые крики новорожденных. Потому как, чтобы уничтожить любовь, пришлось бы уничтожить саму жизнь, а это под силу только тому, кто эту жизнь создал.
Надо заметить, что портрет отца Нур так и остался у меня в папке. Я позабыла вернуть его девочке, а после их отъезда из приюта подумала, было, повесить на стену рядом с остальными ее работами, но поскольку это было бы нарушением ее авторских прав, рисунок так и остался лежать, запрятанный глубоко в ящик моего стола.
Прошло несколько лет, прежде чем я снова повстречала Ум Нур и ее дочь, а заодно познакомилась и с остальными членами ее семьи. Однако об этом позже. А сейчас хотелось бы поведать о ее сестре по вере Радии, приехавшей на Скандинавский полуостров из теплого, солнечного Косова.
