– Ты будешь петь дальше? – сказал Коля.
– И груши, – сказала я. И мне захотелось плакать.
Тут Коля посмотрел на меня как-то странно.
– Ну ладно, я пойду, – вдруг сказал Коля. – Ты меня, пожалуйста, извини. Меня ждёт мама.
Он повернулся и пошёл.
– Коль!
Он не остановился. Он шёл к подъезду. Ну и пусть! Много о себе думает! Что я такого сказала? Ну что?
Коля уходил. Я знала, почему он уходит. Колина спина мелькнула на площадке второго этажа. Я знала, знала, почему он уходит!
– Постой! – крикнула я и побежала его догонять.
Я догнала его только на третьем этаже.
– Коль! – забормотала я. – Подожди! Ну подожди, пожалуйста! Я… я хочу тебе одну загадку загадать. Знаешь, какая загадочка отличная! Ни за что не отгадаешь. Правда-правда! Вот послушай… А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало, кто остался на трубе?
– Знаю я эту загадку, – хмуро сказал Коля.
– Коль, – сказала я. – Ты не думай!.. Не думай… Честное слово, я не такая! Я прямо сама не знаю, что на меня нашло! Подумаешь – туфли! Да у меня ведь есть новые туфли! И арбуз – ерунда! Мой папа сколько хочешь таких арбузов может привезти… И груши…
Мы спустились с лестницы и вышли во двор.
– А ты всё-таки спой, – сказал Коля. – Ведь ты не кончила.
И я запела:
Как провожают пароходы-ы,
Совсем не так, как поезда-а-а…
В окне в своём новом платье стояла Люська. Она ела грушу.
БЕДНАЯ ДАРЬЯ СЕМЁНОВНА!
Я лежала и думала:
«Я уже целых пять дней больна, а она ни разу ко мне не зашла! Какая же она подруга после этого?»
Подумаешь, обиделась на меня из-за какой-то чепухи! Я сказала, что она хоть и отличница, а глупая, книжек не читает, зубрит одни учебники… Так чего же обижаться, если это правда? И потом, у меня уже тогда температура высокая была – тридцать семь и две. Разве можно обижаться на больного человека?
Вот возьму и тоже на неё обижусь!
И никогда не прощу! Пусть подлизывается, пусть прощения просит – ни за что её не прощу!
В прихожей зазвонил звонок. Пришёл Коля.
Он вошёл в комнату, сел на стул и сказал:
– Привет. Как себя чувствуешь? Как температура?
– Спасибо, Коль. Плохо я себя чувствую. Температура очень высокая – тридцать шесть и семь!
– Наверное, тридцать семь и шесть, – сказал Коля.
– Наверно. Может, даже больше. Знаешь, ничего есть не хочется, кроме апельсинов и зефира в шоколаде. Даже уроки делать не хочется. Я вчерашнее домашнее задание так и не сделала, представляешь?
– Представляю, – сказал Коля. – Это очень плохо. Запустишь всё. Ты и так последнее время на одних троечках ползёшь.
– Ну и что? – сказала я. – Хочу и ползу! Это, между прочим, не твоё дело!
– А чьё же? Кто, интересно, у нас звеньевой? Кстати, мы сегодня проводили сбор звена и решили ко всем отстающим прикрепить шефов. Коростылёва будет с Ивановым заниматься, Мухина с Длиннохвостовой, а к тебе прикрепили Косицыну, чтобы она тебя подтягивала. Ясно?
– Ещё чего не хватало! – закричала я. – Пусть только попробует меня подтягивать, я её с лестницы спущу!
Коля вытаращил глаза:
– Ты что, с ума сошла? Вы же подруги!
– Больше она мне не подруга!
– Не пойму я. То вас водой не разольёшь, а то друг на друга глядеть не хотите. Ненормальные какие-то!
И тут снова зазвонил звонок.
Уран, который лежал под моей кроватью, вскочил и помчался к дверям.
– Это Косицына, – сказал Коля. – Ну, я пошёл. Не буду вам мешать.
– Коля, не уходи! Не хочу я, чтобы она меня подтягивала, мы поссорились, понимаешь?
