Вася «старался» в одной из артелей Алдана и в какой-то момент, поддавшись искушению, пошёл ва-банк и увёл энное количество презренного металла, решив, что риск – это благородное дело, и государство от этого не обеднеет. Помня, что язык мой, враг мой, Вася особо не откровенничал, а я, всё понимая, тоже не любопытничал, найдёт нужным, расскажет.
Русский человек всегда был крепок задним умом, добротой и верой в «авось». Авось повезёт, авось «пролезет», а вдруг не попадусь, и всё на авось. У Васи тоже всё было шито-крыто, и уже казалось, что наше родное авось сработало, но подвела парня доброта и опять же, «авоська». Случайно встретив старого кента, с которым он когда-то батрачил в артели и который уже не один год толкался на «биче», Вася душевно угостил того, потолковали о жизни, о старательском фарте, разговор под водочку «вязался» ладком, и было, что вспомнить и кого помянуть. По пьяной лавочке Вася случайно обмолвился, что он в куражах, и вся его дальнейшая жизнь будет тоже в шоколаде. Кореш всё мотал на ус да подливал Василию в гранёный стопарь, забывая про себя. Он давно «устриг» пачки ассигнаций в Васькиных карманах и кожаном, увесистом «лапотнике».
Расставались кенты неохотно, долго жали друг другу руки и обнимались до тех пор, пока увесистые пачки и Васин кошель не поменяли хозяина. С зарплатой за полгода они перекочевали в дырявый карман бича, после чего тот шустро слинял с Васиного штормящего горизонта. На утро он не помнил ни того, с кем был, ни того, где был и куда испарились его артельские трудодни. Он был пуст, как бубен шамана. Пока бедолага валялся в гостинице, маясь мыслями и головной болью, менты не спали и к вечеру нанесли ему визит со всякими разными расспросами и наручниками наготове.
Как и положено, все, кто не работает, бичует, квасит по-чёрному, были у ментов на заметке, и когда Васин корефан стал брать водку ящиками, закусь мешками да ящиками да ещё в сопровождении свиты, толпы таких же отбросов, как и он сам, его сразу взяли за жопу: «Рассказывай, кнут, как на духу, кого бомбанул? Только не говори, что нашёл на дороге и уже нёс нам в ментовку». Вывернули «лапотник» наизнанку, а там документы Васькины, деньги и несколько «рыжих» самородков. Это же надо какая удача, ведь это сразу звезда на погон аль даже медалька на грудь из жести. У ментов даже головки закружились от таких перспектив, вот это удача, вот это фарт! Вот так и влип Вася по своей же вине по самое «не хочу».
Ну а пока он ждёт этапа на суд в Алдан, где и «пошалил» с золотишком. Менты таскают ему в камеру курево и уважительно зовут по имени, отчеству. Вскоре Васю увезли на суд, скорый и правый да ещё и показательный, дабы другим неповадно было. И, да здравствует наш советский суд, самый гуманный суд в мире. Скорого тебе «звонка», сиделец Василий, или хотя бы УДО. Ты выдержишь, Вася!
Старатель по жизни, Мыкола «Седой»
Колёк, погоняло «седой», старатель по жизни, он из тех, про кого говорят: «рубаха парень». Жил по совести, а не по понятиям, на чужое никогда не зарился, для друга мог последнее отдать. За двадцать лет «старания» на Магаданском прииске, в артели имени «Гастелло», бабок заработал немерено, но всегда жил на широкую ногу, и они у него не задерживались. Так было двадцать лет, из года в год. В «Нюрку» Коля попал случайно да так и прижился здесь, не поехал больше в свою артель. Случайно и с женщиной познакомился случайной и страшной, как моя жизнь. В своё время она держала в своих нежных «женских» ручках всю женскую зону. За какие дела она схлопотала солидный срок, никто не ведал, и её прошлое было покрыто мраком неизвестности. Колёк звал её «Коблой» и «Гермафродитом», наверное, потому, что она брилась как мужик, как мужик курила папиросы «Север», говорила мужским, хриплым, пропитым голосом, и никто и никогда не видел её в юбке. В женской бане она тоже не бывала, мылась только в отдельных душевых. Ходила в кирзачах и брезентухе, поскольку работала «лепилой», то есть сварщицей, пахала она как зверь и варила отлично.
