– Представься, мразь! – начал начальник Кнур.
Я как-то сразу приуныл и стал теребить шапку пальцами, неожиданно обнаружив в ней дырку.
– Товарищ Щелкопёр.
– Так-с, Щелкопёр, – начальник Кнур повернулся на стуле и стал перебирать толстые серые сшитые папки. – Знаем-знаем, где-то тут, на «Щ». Ну и фамилия, прости господи. А, вот!
Начальник Кнур взял одну из папок, весьма лёгкую, по сравнению с другими, и положил на стол перед собой.
– Так-с, что мы имеем? Тунеядец, – начальник Кнур листал страницы. – Алкоголик и дебошир. Заимщик и злостный неплательщик. Тут и докладная имеется от Галины Александровны. Вы почто любезную старушку обижаете, она же святая женщина, я её давным-давно знаю! – начальник Кнур посмотрел на меня маленькими, но злыми глазами.
– Никак не можно обижать её! У Галины Александровны комнату арендую, она всегда была добра ко мне, а я благодарен.
– Вот именно! Она к вам со все душой, приютила, дала крышу над головой, а вы что?
– А я что?
– А вы телефоном казенным пользуетесь, а не платите! У вас уже долг накопился на десять рублей! И просрочка за квартплату на неделю. Когда платить будем, товарищ Щелкопёр?
– Так я заплачу! Коли дело в этом, так непременно заплачу, сегодня же! Обязуюсь, господин Кнур!
Обещать – не кули ворочать. Денег-то у меня не было ни копейки за душой.
– Голова болеть будет.
– Что, простите?
– Голова, говорю, болеть будет, – кивнул начальник Кнур на мою шапку.
Я только теперь заметил, что крутил её в руках, а это верная примета к гемикронии.
– Виноват, господин Кнур.
– Так, что тут дальше? Водитесь с неблагонадежными лицами… о, тут и старый добрый Лука Моисеевич, и Яков – эта большая заноза в моей з… в моей земной жизни. Слушаете всякую запрещёнку! Музыка на костях? Так тут на вас уже компромата хватит, чтобы отправить вас этак лет на десять куда-нибудь на Колыму. Как вы к рудникам относитесь? Никель добывать не желаете?
– Отношение к рудникам имею сугубо негативное и резко отрицательное. К Колыме так же, родни там не имею.
– Вот и я о чём! Что вы творите, товарищ Кнур? Я к вам по-человечески, а вы? И это в такое нелёгкое для страны время, когда мы в едином порыве противостоим всему остальному загнивающему миру? Мужественно ведём войну, одерживая победу за победой…
– Прошу прощения, господи Кнур, я видимо не прочитал сегодня утрешних газет, а скажите, с кем мы воюем?
– Молчать! Молчать! Вам мало этого, так вы решили ещё и на главной городской площади своё вылюдье показывать? Стариков и детей пугать и нервировать? Порядочных граждан?
– Чего показывать, простите? Слово незнакомое. Как это понять?
– Молчать! Сопляк ещё, со мной так разговаривать! Вы дурачком-то не прикидывайтесь, товарищ Щелкопёр! Вылюдье ваше, скидыш и теперь в кармане? Заугольник-то ваш?
– Скидыш?
– Так, Щелкопёр, будем проводить досмотр. Выкладывайте живо на стол всё, что в карманах имеете.
– Разве не положено при понятых-с?
– На «положено» знаете, что положено?
Я нехотя и медленно вывернул карманы. В общем-то, добра у меня немного было: смятая пачка дешевых папирос, коробок спичек, грязный носовой платок и, наконец, я выпустил на крышку стола свою Фацецию. Фацеция покрутила по сторонам своей мордой, но почувствовав неладное, пискнула и скрылась в панцире.
– Господи всевышний, множество я видел ублюдков, но такого заугольника ещё не встречал!
Начальник Кнур взял карандаш и потыкал им в Фацецию.
