– Ну да, – хмыкнул Синицын, – кто ж меня отпустит? У нас сегодня сцена погони. У Залевского, кстати, тоже. Но его-то каскадером заменят, а потом доснимут на крупных планах, ну или вообще отдельно. Да и потом, он бы костьми лег, а со мной в одну машину не сел бы. Да и неважно это.
– Почему?
– Потому что Тимур сюда приедет все равно.
Антон застыл, не заметив даже, что сухогруз подплыл к столу и ухнул перед ним поднос с тарелками и стаканами. Ложечки, завернутые в салфетки, жалобно звякнули, но Антон не обратил внимания.
Альмухамедов в Киеве?! Он приедет на натуру?
– Антон, ты чего залип?
Синицын и Ларионов смотрели на него настороженно. Антон принужденно улыбнулся и понес какую-то чепуху про роль, образ, и что сегодня придется скакать на лошадях весь день, а душевая тут одна на этаже, и им даже вымыться после съемок будет проблема…
Синицын тут же подхватил разговор, потому как вонять лошадьми весь день не намеревался, у него еще свидание вечером, а Ларионов мрачно предсказал, что в этой дыре горячую воду, как пить дать, отключат.
Антон поддакивал и улыбался.
В голове разноцветными кусочками пазла начал складываться план.
К тому моменту, когда на площадке собрались все, солнце уже хорошо прожарило и лужок, на котором мирно паслись взнузданные кони, и вспотевшего режиссера, прикрываемого от зноя большим зонтом с логотипом «Спрайта» – липкой сладкой пакости, которую никто из группы не пил. Антон, облаченный в черный костюм из искусственного шелка, сидел под деревом в тени, обмахивался широкополой шляпой с длинным страусиным пером и потел, злобно поджимая губы.
Все-таки наш кинематограф отличается от западного!
К гадалке не ходи…
Счастливчики, которые попадали в Голливуд, с наигранным ужасом рассказывали, что там надо приезжать на грим к шести утра, чтобы в семь уже начать съемку. Потом перерыв на ланч и снова работа, и так – по пятнадцать часов кряду. Правила общие для всех: от звезд до осветителей. К примеру, режиссер Рассел Малкахи, снимавший в третьей части «Обители зла» любимую Альмухамедовым Миллу Йовович, даже попал в больницу от обезвоживания и истощения. Антон посмотрел на толстого режиссера, черкавшего сценарий, и подумал, что такому истощение не грозит…
Звезды отечественного кинематографа (а это Антон уже давно усвоил) на съемку часто являлись с опозданием, а то и не являлись вовсе. Безработица им все равно не грозила, да и наказывали маститых редко и неохотно. Это же не благословенная Америка с ее профсоюзами, это Россия, страна с широкой душой, опутанная извечным грехом – ленью.
– Чего сидим? Кого ждем? – недовольно спросил Антон.
Валявшийся на траве Синицын меланхолично подрыгал согнутой ногой:
– Известно кого, – лениво ответил он. – Государя амператора Залевского. Их сиятельство обещали прибыть к половине двенадцатого.
– Уже первый час, – сказал Антон.
Синицын еще подергал ногой, что наверняка обозначало: «Ну а я при чем?»
Антон вздохнул:
– Испечемся мы тут.
– А я про что?
Ларионов, опиравшийся спиной о ствол березы, участия в диалоге не принимал, делая вид, что дремлет. Время от времени он открывал свои черные глаза и внимательно оглядывал окрестности. Убедившись, что вокруг все погружено в сладостную дрему, Ларионов срывал травинку и начинал ее жевать, перекатывая от одного уголка рта к другому. Синицын курил, с удовольствием пыхая в воздух, как паровоз, распугивая комаров, которым в тени было вольготнее, чем на убийственном солнцепеке. И какой дурак придумал снимать погоню в такую жару? Представив, что будет с ним, в этом непродуваемом костюме, да еще и плаще, Антон поморщился.
