Рассуждизмы и пароксизмы. Книга 4 - страница 7

 «Предпочитая быть романтиком

 во время тягостных решений,

 всегда завязывал я бантиком

 концы любовных отношений

 За радости любовных ощущений

 однажды острой болью заплатив,

 мы так боимся новых увлечений,

 что носим на душе презерватив.

 А мужикам понять пора бы,

 напрасно рты не разевая,

 что мирозданья стержень – бабы,

 чья хрупкость – маска боевая.

 Мужик тугим узлом совьётся,

 но, если пламя в нём клокочет –

 всегда от женщины добьётся

 того, что женщина захочет».

 Рождение.

 Случайность, что оказались географически в одном городе (а могли быть в других, и там бы произошло тоже). Случайность встречи (совпали не только место, но и время, а могли и разойтись в толпе, встретиться с другим). И справедливость – рождение ребёнка (что само по себе уже чудо – даже если это девочка, а не мальчик).

 Смерть.

 В ней, пожалуй, имеет место быть пример непоследовательности и несправедливости (хотя товарищ сказал, что у бога нет справедливости, но есть милость).

11 января Соня, подойдя к двери – из тёплой кухни в холодную прихожую, тихо попросила выпустить её. Потом она с трудом перешагнула порог, сделала полтора шага и легла правым боком на коврик в холодной прихожей. Она уходила, чтобы не видели что она умирает… Первым из семейства кошачьих у нас появился Пушок. Мама принесла его в носовом платочке от тёти Маруси, которая жила в шахтёрском посёлке шахты № 13, в пригороде

 Сталиногорска. Летом мы жили тогда во времянке при строящемся с переменным успехом шлако-заливном доме в посёлке им. Вахрушева, в полутора километрах от города. Дом имел под собой громадный подвал – по замыслу папы – будущую кухню (о моём участии в строительстве и почти смертельном случае со мной же в этом подвале – чуть ниже). Времянка представляла собой деревянное сооружение из одной комнаты, прихожей, отдельного помещения для скота, полатями в «бель-этаже» и жилым чердаком, на котором размещалось большое количество кроликов (об этом – позже). В «отдельном помещении» также иногда размещались кролики. Помню, в комнате также бывали куры с петушком, о котором – также отдельный рассказ. А ещё помню, что там один раз видел алюминиевый молочный бидон, в котором, как оказалось, была брага, на выгонке из которой домашнего спирта мне довелось присутствовать. Помню, как папа накапал в столовую ложку продукт дистилляции, поднёс зажжённую спичку, и жидкость вспыхнула невысоким пламенем зловеще-голубого цвета. Теперь я думаю, что указанный дистиллят готовился для частичной оплаты работ на стройке дома. На полатях спали, там же я спрятался от родительского гнева после пассажа с петушком. Мальчуганом я был подвижным и «любознательным». Когда куры во главе с Петей гуляли по двору, мне – тогда дошкольнику – взбрела в голову мысль – настолько же захватывающая любопытством, насколько глупая – попасть в петуха с некоторого расстояния чем бог послал. С первого же раза или со второго – это у меня не отчётливо – но в Петю я попал-таки. Причём, в такое место и так удачно, что ближе к вечеру, когда родители обнаружили странную и неожиданную дефективность петуха, у нас появился ветеринар, который произвёл какие-то манипуляции с петушком (наверное сделал тому какой-либо укол), получил что следует за хлопоты и кажется «угостился» в прихожей времянки. К тому времени, в предчувствии смертной казни (мама была женщина не сдержанная, к тому же её сынишка проделал брешь в семейном бюджете и чуть ни угробил прекрасного петушка), я «спрятался» на полатях. Из разговора, что происходил между родителями и ветеринаром, я уловил слова о том, что, мол, не трогайте его сейчас – пусть спит (к этому времени я притворился спящим и признаков жизни не подавал). Не знаю наверное, к кому отнесены были эти слова: ко мне или к спасённому петуху, но, как видите, остался жив (Петя – тоже), пришлось только утром признаться в содеянном. В строительстве дома принимала участие вся семья – даже я. Например, мы с папой вёдрами носили воду из колодца – метров за 200 от нашего дома, по разрешению хозяев этого колодца. Конечно, было тяжело и неинтересно. Про «пассаж» в подвале. Подвал был огромный – почти подо всем домом и глубокий: метра 2, приблизительно. Вот там интересно. К слуховому окошку было подставлено бревно, и меня мои непоседливость и любопытство толкнули на это бревно – возможно, чтобы выглянуть в окошко и узнать, что делается на огороде. С бревна я натурально сорвался, а т.к. под ним было битое стекло и голова моя покою мне не давала, то тут же вся морда моего лица была залита кровью, лившейся из раны на лбу. Кажется, я не заплакал, но явился перед мамой несколько ошарашенный. Что с ней стало – это трудно передать. Она схватила меня на руки и в чём была помчалась в город, в поликлинику. Помню, т.к. я мотался на мамином плече спиной по ходу, встречные не видели причины такого моего не джентльменского положения, одна сердобольная тётенька даже сказала: – Такой большой, а мама тебя тащит… Но когда она зачем-то обернулась на нас и увидела мою физиономию – всю в крови – с ней стало плохо. В поликлинике доктор, пожалев меня, сказал, что рану зашивать не будет, чтобы не мучить ребёнка, а наложит стягивающую повязку и этим пока ограничится (может мне сделали соответствующий укол, да и кровь уже остановилась). После этого на моём лбу остался шрам (впрочем, не единственный), на память о моей глупости. А когда я уже учился в школе – это 7-й или 8-й класс, директор школы с большой любовью и даже уважением, отбросив всякую дипломатию, прямо говорил обо мне: – Умная голова. Но дураку дана.