– Ты слышала о журнале «Блупринт»?
– Да, – кивнула Френсис. – Лживое фашистское издание.
Арчер вздохнул – не нравились ему ярлыки.
– Я этого не знаю. Не читал.
– Поверь мне на слово. И одного обвинения, выдвинутого этим маленьким вонючим журналом, достаточно, чтобы мне отрубили голову?
– В принципе да. Но тебе ничего не грозит. Статья должна появиться через несколько недель. Ты же уходишь в театр, на радио больше не появишься, так что они скорее всего тебя и не упомянут.
– Удачное совпадение, не так ли? – радостно воскликнула Френсис. – Для всех. Они упомянули кого-то еще?
– Да.
– Кого?
– С твоего разрешения имен я называть не стану. Пока.
– Ты собираешься их уволить? – спросила Френсис.
– Еще не знаю. – Арчер прохаживался вдоль стеллажей с книгами. – Агентство требует.
– А другим тоже предложили роль в театре? Или этот вопрос ты оставишь без ответа?
– Нет. – Арчер начал злиться на Френсис, потому что говорила она обвиняющим тоном, превращая его в злодея. – Им ролей точно не дадут.
– Значит, ты пришел сюда только для того, чтобы сказать, что меня вышвыривают? – Голос Френсис дрожал от гнева. – Ты соблаговолил подняться на четвертый этаж, хотя твоему старенькому сердцу противопоказаны такие нагрузки, чтобы сообщить мне эту радостную весть?
– Ты ко мне несправедлива. – Арчер чувствовал, что Френсис старается побольнее уколоть его.
– Тогда зачем ты пришел?
– Я хотел с тобой поговорить. – Голосу Арчера недоставало твердости. – Хотел посмотреть, что я смогу сделать.
– И что ты можешь сделать?
– Еще не знаю. Я подумал, может, ты мне подскажешь.
– Едва ли. Ты недостаточно зол.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты уже согласился на все.
– Послушай, Френсис…
– С сожалением! – воскликнула она. – Ты милейший человек, ты, конечно, сожалеешь о случившемся, но я вижу, ты уже готов сделать все, о чем они тебя попросят.
– Ладно, – Арчер с трудом сдерживался, – я думаю, на сегодня разговор окончен. Я ухожу. Если захочешь поговорить со мной по существу, позвони. – Он шагнул к вешалке, чтобы взять пальто.
Френсис наблюдала за ним, пока он не снял пальто.
– Не спеши, – нарушила она затянувшуюся паузу. – Я могу все рассказать теперь. – Она схватилась за сигарету, нервно закурила. Арчер заметил, что пальцы Френсис пожелтели от никотина. Он положил пальто на стул, вернулся к креслу с узкими подлокотниками и вновь с трудом втиснулся в него.
– Прежде всего, – Френсис выпустила струйку дыма и сломала спичку, которую держала в другой руке, – что ты обо мне думаешь? Ты считаешь меня коммунисткой?
– Дело в том, что я не очень хорошо тебя знаю, – осторожно ответил Арчер. – Вне студии мы видимся пять-шесть раз в году.
– Не увиливай. Ты думаешь, что я коммунистка, так?
– По правде говоря, Френсис, ты участвуешь в работе многих организаций, и достаточно часто твои суждения…
– Если бы тебя приперли к стенке и заставили высказать свое мнение, – оборвала его Френсис, – ты бы сказал, что я коммунистка?
Арчер надолго задумался.
– Да, дорогая.
– Что ж, ты прав. Я коммунистка.
Френсис пристально смотрела на Арчера. Ее глаза торжествующе сверкали.
– И я этим горжусь. – Она с силой вдавила недокуренную сигарету в пепельницу. – Мне не стыдно. Я не стыжусь сделанного мной.
Арчер ее не слушал. «Теперь я о ней все знаю, – думал он, – она сама мне сказала. И что мне теперь с этим делать? Что мне делать, если позже меня спросят о ней? А если на эти вопросы мне придется отвечать под присягой?»
