Вообще-то комбинат поживал плохо.
– Воруют и пьют, – вздохнула мастер виноразливочного цеха Клавдия Петровна. Казалось, она голосом ласкает детей неразумных – своих рабочих.
– Вы не против – я пообщаюсь?
Ага! Вот и кладовщица Платушина – жива, курилка! Сколько ж крови моей она выпила! Открывшаяся возможность сравнять счет мгновенно согрела душу. Будешь ты у меня, толстомясая, главным обличителем недостатков – ведь каждый играет, как умеет!
– Мне кажется у вас отличное чувство юмора – поднимем настроение нашим читателям?
Не ведая о моем коварстве, она пригласила в бытовую комнату, налила чаю.
Следом женщины собрались.
– Рабочие, говорите, тырят? А начальство?
– А те не воруют – так берут.
– Коммунизм, стало быть, у вас тут?
– Пока нет.
– А когда будет?
Кладовщица, прежде чем ответить, предпочла отхлебнуть глоток чаю.
– Когда настанет подходящее время, которое пока что еще не пришло.
– А кто-то пытается эту ситуацию как-то изменить?
– Кому-то надо….
– Попробуй только – получишь горбатых….
Кстати, «горбатые» – статья 33 трудового кодекса, предусматривающая увольнение нарушителя дисциплины по инициативе администрации.
Народ разговорился – успевай только слушать. Ой, какие они ядовитые! Кто мог бы подумать! Я даже голову склонил, пряча ухмылку. Набрал в грудь побольше воздуха и строчил, строчил, строчил….
Помнишь, толстомясая, как мы с твоим мужем катали двухсотлитровые бочки с грибами в подвал? Ему приезжие дали червонец, а мне…. Ты сказала – не надо, убогий, мол, обойдется!
– А что собственно здесь происходит? – в бытовку вошла девушка в белом халате. – Вы кто?
Я представился.
– И что вы здесь делаете?
– Осуществляю задание редакции.
– А вы что осуществляете? – обратилась она к собравшимся женщинам. – Не кажется вам, что это не осторожно – быть откровенными с посторонним человеком, пробравшимся сюда с определенной целью?
Захваченная врасплох Платушина откинулась на спинку стула и сердито сверкнула на меня глазами.
– Газета – орган райкома партии; наша задача – бороться с недостатками, – кротко напомнил я.
– А смотрите так, будто ведете следствие – и все пишите, пишите…. Кстати, предъявите-ка ваше удостоверение.
Она выжидательно замолчала.
Я подал документ и светски поинтересовался, заметив обручальное кольцо:
– А сестры у вас нет?
– Нет. Зачем вы спрашиваете?
– Как всегда, – вздохнул я. – Все прекрасные женщины уже замужем.
– Сомневаюсь, что здесь подходящее место для выслушивания подобных шуточек.
Похоже, тема уходит из нужного русла. Черт! Что ж, впредь наука.
С арктическим холодом в голосе девушка в белом халате заявила кладовщице:
– Я буду вам чрезвычайно признательна, Валентина Васильевна, если вы впредь не станете повторять такие инсинуации. Никогда.
У кладовщицы от изумления живот колыхнулся сам собой, а ледяные серые глаза красавицы вдруг сделались похожими на два оружейных дула.
Платушина открыла рот – и медленно закрыла. Читалась на ее лице: да что тут, к чертовой матери, творится?! и как от такой пигалицы может исходить столь чудовищная угроза? в институтах учат, надо полагать.
– Это всего лишь шутка, Аня – ни о чем всерьез мы не говорили.
– И не очень смешная! – девушка потерла запястья и нахмурилась, глядя куда-то вдаль. На скуле заиграл желвак. Она подняла голову и взглянула на меня. – Идемте, товарищ журналист, в мой кабинет.
– Господи, боже мой, Анечка, – всполошилась Платушина, – я ведь не имела в виду,… что ты на самом деле?
