– Живи пока здесь – там-то от тебя сколько проку?
Я проглотил таблетку на всякий случай, запил квасом из банки и ничего не сказал.
– Все-таки жалко твою работу в райкоме – на виду, в тепле – чего не сиделось?
Тут я по-отцовски прищелкнул языком:
– Там угождать надо, а не работать.
– Ну, угождал бы – вон Анатолий Михайлович уже второй секретарь. Лиза, теща его, не нахвалится.
– Что-что, а угождать Анатолий Михайлович умеет – далеко пойдет.
– Вот и брал бы пример.
Отец аж засопел – Анатолий Михайлович Агарков, второй секретарь Увельского райкома партии, мой двойной тезка и, кажется, родственник через жену – его кумир кумиров. А на кожевниковское: «Он только галстуки, сидя в президиуме, умеет красиво поправлять» сказал: «Галстуки тоже надо уметь поправлять», Непрошибаемо!
– Нет, райком – это сборище упырей. Вот газету действительно жалко. Мы недавно об этом с Пал Иванычем говорили. Зимой он заканчивает ВПШ, и его уже звали в обком партии. Если получится, обещал спротежировать меня региональным внештатником в газету «Челябинский рабочий».
Сказал и от радости предвкушения перехватило дыхание, но постарался справиться с собой. Главное, цель ясна – к черту АИЗ! мне надо вернуться в прессу. В стране назревает что-то – что-то весьма важное и… интересное.
– Опять напортачишь что-нибудь и тебя снова выгонят, – вздохнула мама.
– Выгонят, если в местную газету идти. Надо на более высокий уровень выходить – Челябинск, Москва. Вон посмотрите – как здорово «комсомолка» пишет. Разве ей не нужны борзописцы с мест? Вы бы знали, как местные деятели партии боятся Реутова Виталия Петровича, а у него просто два журналиста из газеты «Правда» чаю дома попили случайно – и такой эффект!
Когда-нибудь, пообещал себе, стану настоящим журналистом и займусь серьезными материалами. Я прекрасно понимал, что ниже областной газеты соваться некуда – Увельский райком следит за мной тщательно. Сейчас, когда у меня появилось временное окно, надо попробовать написать несколько очерков и репортажей для областных газет и центральных. Пусть даже не публикации, пусть только контакт – письмо ответное, для кого писать, о чем и как. Я ни грамма не сомневался, что способен на заказные материалы – то есть писать не то, что думаю, а за что платят. Теперь я уже не считал это моральным и психологическим падением. Подобный шаг не в моем характере, но презирать себя за него не буду. С другой стороны, я себе плохо представлял, какие ветры откуда дуют, и что будет со страной через ближайшие два-три года.
Поздно вечером, чувствуя, что боль так и не угнездилась в ноге, предложил отцу:
– А давай выпьем.
Когда накрыли журнальный столик перед диваном в виду телевизора, я попросил:
– Мы завтра сгоняем с тобой в аптеку за костылями?
– Сгоняем.
Мне хотелось поговорить с отцом – показать ему, что я сломан, но не сломлен, что АИЗ – это бомбоубежище; я поднимусь оттуда и начну сам херачить своих врагов: я не смирился.
Отец налил и предложил чокнуться:
– Надеюсь ты знаешь, чего хочешь и делаешь.
Выпили. Отец снова налил.
– Вот только с Тамарой я тебя не пойму – объясни.
– Попробую, если поймешь… Она все свои силы и половину жизни посвятила противостоянию с матерью – вернее держит ее за руку на краю пропасти. При этом сама остается слабой и уязвимой для внешних воздействий.
– Кой черт тебя заставил на ней жениться? Нравится? – ну, дружили бы без последствий.
