А бродяга, пьяный вдрызг, славя Божью Матерь,
Осенял себя крестом и чудес просил…
Неожиданный расклад – три шахи – на скатерть,
Между прочим, иногда счастье приносил.
Никому вокруг нет дел до чужих напастей,
Не меняют во дворе рубль на луидор.
Кто-то где-то втихаря так тасует масти,
Что всегда тебе в конце будет перебор.
Снова брошены на кон тихие печали,
Никакого буйства чувств или торжества.
Карты падали на стол… Голоса звучали…
Возводилось мастерство в степень колдовства.
Все еще имеет цель, все еще возможно,
Не протухли от еды зоркие глаза.
Из колоды серых дней очень осторожно
Надо вытащить на свет "десять" и туза.
* * *
У отца была машинка "Москва",
Он на ней ночами тихо стучал.
Государство не жалело куска
Тем, кто Маркса "Капитал" изучал.
В мандариново – конфетную жизнь
Не вползала бытовая тоска,
В холодильнике колбасы велись,
И стучала ночью тихо "Москва".
Этой музыкой научных трудов,
Отпечатанной на белых листах,
Был заполнен весь отеческий кров
Даже в самых интересных местах.
Папа маленькую дочь баловал,
И была девчонка к счастью близка,
Если он ей иногда разрешал
Попечатать на машинке "Москва".
Может, это наложило печать
И на всю ее дальнейшую жизнь.
Полюбилось на машинке стучать,
Хоть уже и повзрослела, кажись.
Просвещенья изобильны плоды,
Ты похожа на отца, только… да,
Он свои всю жизнь печатал труды,
Ты печатала чужие всегда.
Не в обиду это и не в укор,
Каждый в жизни выбирает свой путь.
Кто-то рвет штаны, минуя забор,
А другие вдоль забора идут.
Верно все. Среди мирской суеты
Ты себя не уставая ищи.
Бабка газовой боялась плиты,
Но привыкла и варила борщи.
В Сингапуре нас, как прежде, не ждут,
И никто нас не зовет в Амстердам…
В Заполярье эскимосы живут,
Им, наверно, тоже хочется к нам.
* * *
По проплешинам полей
Бестолково бродит осень.
Никого она не просит
Быть печальней и умней.
В наказанье за грехи
Появляются поэты
И слагаются куплеты
С тайным видом на стихи.
Буйным скопом в унисон
Воспевают увяданье.
Воспаляется сознанье,
И совсем уходит сон.
Гласу тайному внемля,
Стонут бедные поэты
О величии планеты
Под названием Земля.
И страдают, и творят,
Огнь души вдувают в слово,
В белизну листа пустого
Выставляют буквы в ряд.
С неба катится звезда,
Лезет в ноздри запах сосен…
Только Болдинская осень
Не вернется никогда.
Если нечего терять -
Можно плакать по осинам,
С суетливостью крысиной
Чьи-то мысли повторять.
И рассудку на беду
Смысл искать в одном моменте -
Постоять на постаменте
У прохожих на виду.
О ЛЮБВИ
На огородах горбато пластаются люди.
Ветер траву задувает в случайные щели.
И, положив на живот истомленные груди,
Толстая тетка открыла прохожему двери.
И окунулся продрогший голодный бродяга
В тесной избы кисловато-потливую сладость,
И не залаяла в будке худая дворняга
Сердцем собачьим почувствовав теткину слабость.
Осенью сумерки рано ложатся на землю,
Тянется ночь не спеша, словно путь на Голгофу.
Странник уставший, шумливо и трепетно дремлет,
Съев натощак покропленного салом гороху.
Но не затем приютила прохожего тетка,
Чтобы задаром кормить его хлебом и салом.
Он в эту ночь для нее – дорогая находка.
Жуть одиночества напрочь с кровати прогнал он.
И, занавесив потершимся ситцем иконы,
Свет потушив и внезапно решившись на шалость
Тетка приникла к прохожему с тягостным стоном,
Сипло шепнув ему в ухо: "Погрей меня малость".
И обвила его крепко за тощие плечи,
И навалилась упрямо и очень мясисто.
Заспанный гость, опасаясь телесных увечий,
