Джордж рассказал о встрече с двумя отставниками перед его отъездом из Вашингтона. В баре отеля «Уиллард» они изрядно напились, и их потянуло на откровенность. Сначала один, потом второй признались, что чувствуют себя потерянными теперь, когда насыщенные переживаниями военные будни остались в прошлом.
Уже в глубокой ночи братья рассказали друг другу о мучивших их призраках. Билли не мог избавиться от воспоминаний о боевом товарище Лайдже Фармере, который погиб в бою, несмотря на свою непоколебимую веру в доброту Бога. Не мог он забыть и о тюрьме Либби; ему до сих пор снились кошмары о ней. Наверное, он бы там и умер, если бы не дерзкий побег, задуманный и осуществленный Чарльзом и Орри Мэйнами. А еще он слишком ярко помнил жестокий, холодный взгляд своего лучшего друга Чарльза, когда они встретились в конце войны.
Джордж никак не мог забыть тот день, когда узнал о смерти Орри, и те полчаса, которые он простоял на коленях возле его пустой могилы в Монт-Роял, после того как захоронил в ней письмо об их дружбе, написанное в шестьдесят первом году, но так и не отправленное. В письме он выражал надежду, что узы дружбы между Мэйнами и Хазардами выстоят в этой войне и, самое главное, что все члены их семей останутся в живых. Для Орри этим надеждам не суждено было сбыться.
Джордж вернулся к своей семье. Констанция сразу заметила подавленное настроение мужа. Она взяла его за руку, когда они шли к лакированному фаэтону, верх которого был откинут из-за августовской жары. Кучер открыл перед Хазардами дверцы, потом забрался на свое место и взмахнул кнутом над головами двух великолепных гнедых лошадей.
Мой город, думал Джордж, пока фаэтон катил вверх по склону. Джордж был главным совладельцем банка Лихай-Стейшн, имел более четверти акций; также ему принадлежал отель «Стейшн-Хаус», который сейчас высился слева, и почти треть домов в черте города. Большинство из них находились в деловом квартале вдоль реки, но было и четырнадцать основательных кирпичных зданий, построенных выше на склоне. Они сдавались в аренду мастерам завода Хазардов и нескольким богатым торговцам.
Пока фаэтон ехал дальше, Джордж внимательно оглядывал улицы, выискивая трех жертв войны, живших в этом городе. Первым он увидел слепого юношу, просившего милостыню на оживленном тротуаре рядом с универсальным магазином Пинкни Герберта. Парень с деревянной ногой им так и не встретился, зато в следующем квартале он заметил Тома Хасслера.
– Стой, Джером! Подожди минутку! – крикнул Джордж и выскочил из кареты.
Патриция и Уильям нетерпеливо вздохнули. Короткие ноги Джорджа быстро донесли его до юноши, которому он дал работу на своем заводе. Однако Том не смог справиться даже с самым простым делом, поэтому теперь бродил каждый день по городу, позвякивая жестяной банкой, в которую мать специально клала камешки, чтобы люди думали, будто юноше уже что-то подали. Джордж сунул в банку бумажку в десять долларов. Вид обвисших губ Тома и мертвых карих глаз всегда бесконечно расстраивал его. Как и двоим другим городским военным инвалидам, Тому Хасслеру не исполнилось еще и двадцати.
– Как ты сегодня, Томми?
Пустой взгляд юноши скользнул от реки к склонам холмов на другом берегу.
– Прекрасно, сэр. Жду приказа генерала Мида. Мы должны до темноты оттеснить бунтовщиков с Семинарского холма.
– Хорошо, Том. Ты победишь.
Джордж отвернулся, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. В последнее время с ним это случалось все чаще. Просто стыд какой-то! Он сел в фаэтон и захлопнул невысокую дверцу, не глядя на жену.
