– Петр, Петр, – произнесло видение, – вверился ты в комиса, погубит он и тебя, и детей твоих, и царство твое; пришел я предупредить тебя…
Петр вскрикнул от ужасу.
Видение скрылось. Наяву было это или во сне; но он не мог уже сомкнуть глаз до утра и встал мрачен и задумчив. Воспитанный в суеверии дядькой и кормильцем своим, он верил в предвещания: явление и слова отца совершенно возмутили его душу; комис вдруг стал ему страшен, и он думал, как бы удалить его от себя.
Петр никогда не любил комиса; но уважение к воспитателю своему и убеждение в его верности и преданности, привычка зависеть от его советов сделали комиса правой рукой Петра, которую страшно было отнять от плеча.
Когда комис вошел, Петр содрогнулся.
– Ты что-то не в добром духе, король, – сказал он ему.
– Да, задумался о детях… они живут при Никифоре как заложники мира, а мы нарушаем мир.
– Не бойся, король, мы их выручим из рук Никифора, – отвечал комис, – он не смеет ничего сделать королевским твоим детям, или мы снесем весь Царьград в море!
– Послушай, Георгий… – произнес Петр нерешительно.
– Что повелишь, государь?
– Проси у меня милости… я готов для тебя все сделать… вознаградить твою верную службу.
– Государь, отец твой и ты осыпали меня своими милостями, – отвечал комис, – какой же милости остается мне желать?.. Я возвеличен уже до родства с царской кровью, ношу имя твоего дяди, хотя покойная королева, мать твоя, и не была родной мне сестрою, но если воля твоя…
– Проси, проси! – сказал Петр.
– Как к родному лежало мое сердце к тебе… и если оно чувствовало, что предстоит мне высокая почесть…
– Какая же? – спросил Петр, скрывая гнев и догадку свою. – Говори, я воздам тебе почесть…
– Дозволь мне умолчать теперь, король, – сказал комис, целуя руку Петра, – милости твои неизглаголанны, и если ты изречешь и эту милость, то старость моя не перенесет счастья…
– Догадываюсь я, – сказал Петр с притворным спокойствием, – да знаешь ли ты, Георгий, сердце моей дочери?
– О, если дозволишь сказать тебе истину: знаю, – отвечал комис, радостно целуя руку Петра, – с малолетства отличила она сына моего Самуила милостями своими.
– И я знаю сердце своей дочери и говорю за нее, что за моего раба она не пойдет замуж, – произнес горделиво Петр.
Комис побледнел.
– Скажи же свату, – продолжал Петр грозно, указывая на дверь, – чтоб он съезжал со двора!.. Когда я возвращусь, чтоб его ноги здесь не было!..
Глаза комиса запылали зверским мщением; он вышел; а взволнованный Петр, казалось, сам испугался гнева своего и последствий и немедленно поехал в Малый Преслав, где был красный дворец королевский и зверинец.
Прошел день, другой, король Петр не возвращается. Райну, привыкшую видеть отца ежедневно, начинает беспокоить его отсутствие. Вдруг на третий день рано утром раздался соборный звон.
– Неда, Неда! – вскричала Райна к подруге своей. – Слышишь? Что это значит? Звон набатный!
– Ах, не сбор ли на войну против Греков! – отвечала Неда.
– Что ты это говоришь, Неда! братья в Цареграде.
– Так слышала я, королевна, давича побоялась я спросить при Тулле, зачем это вооружается дружина королевская и строится на дворе.
– Это недаром, – проговорила печально Райна, – а отца нет!.. Не дядя ли Иокица сделал опять набег?
– Королевна, Иокица, говорят, давно умер.
– Умер! все говорят, что умер; а комис Георгий говорит, что не умер, что его и мертвого надо бояться.
