Бои русской и германской армий вблизи деревни, где проживал Пульпе с дочерью, последнее время проходили с завидной регулярностью. В середине лета на подступах к Двинску, они стали еще ожесточеннее. Воюющие стороны, то наступали, отвоевывая один населенный пункт за другим, то отступали, оставляя после себя не только разрушенные деревни и села, но и брошенные в спешке боеприпасы и продовольствие. Жители окрестных деревень не без риска для жизни после таких боев выходили на опасный промысел. Но зачастую брошенные продукты были намеренно отравлены, и смерть среди местного населения от этого не была редкостью. Многие подрывались на минных полях, а некоторых настигали случайные пули, выпущенные с той или иной стороны.
Вот и Янис, уже не первый раз взяв огромную сумку, отправлялся на поиски консервов, которые уже давно стали основой на их обеденном столе. Патроны и другие боеприпасы его мало интересовали. В округе этого добра было так много, что практически ни на что полезное его нельзя было обменять. А вот питерская тушенка, которая в основном и была его целью, будь то каша, рагу, жареная говядина или баранина, ценилась у местных крестьян. Часть трофеев шла в пищу, а на другую можно было выменять одежду, обувь или иную хозяйственную утварь. А когда с тобой проживает еще и взрослая дочь, то приобрести нехитрые украшения или парфюмерию для нее на ближайших рынках, возможно было только на тушенку. Если попадалось новое обмундирование, то и его Янис охотно собирал, и приносил домой.
В тот раз, как раз в самую середину лета с ним напросилась Илга. Пульпе, ранее не приветствовавший такие дочкины поступки, в этот раз согласился взять ее с собой. Место, куда он направлялся, на его взгляд было не опасным, да и вдвоем трофеев принести можно было побольше. Уже возвращаясь домой, Янис обратил внимание на разбитую повозку, под которой лежал лицом вниз солдат. То, что это был русский, Пульпе не сомневался. Он прекрасно разбирался в военном обмундировании воюющих сторон. Видел он и австрийцев и румын, чехов и поляков, но русского солдата с его спутницей суконной шинелью, он не спутал бы ни с кем. Брошенных убитых ему доводилось видеть и раньше, а потому особого внимания на солдата не обратил. Захоронением их он никогда не занимался, боясь подхватить какую-нибудь заразу, да и вообще, брезговал и считал, что не его это дело. Вот и тогда он уже миновал изувеченную взрывом телегу, как вдруг скорее почувствовал, чем услышал чье-то дыханье.
Внутренне перекрестившись, он обернулся. Кроме лежащего под телегой солдата никого не было рядом. Илга шла немного впереди и не обращала на плетущегося сзади под тяжестью найденных трофеев отца. Янис некоторое время постоял, не зная как поступить. «А вдруг солдат окажется живой? Что тогда делать? – подумал он. – Почему он здесь? Почему живой? – Янис совсем запутался в своих же вопросах, одновременно понимая, что пора уже что-то решать».
– Илга! – крикнул он в след дочке. – Илга, дочка, иди сюда!
Когда дочь подошла, он заявил, что забирает раненного с собой. Несмотря на уговоры Илги доставить солдата в ближайший русский госпиталь, Янис спрятав в лесу мешок с найденной провизией, взвалил раненого себе на спину и понес в сторону от русских позиций. Спустя пару часов раненный русский лежал на полатях за печью в их лесном доме.
Вчера Янис сообщил Павлу о переменах, происходящих в России. На фронте, особенно в последнее время, Гавзов много слышал о большевиках. И даже несколько раз присутствовал на митингах, организованных ими, а также другими странными на его взгляд людьми, называющих себя представителями Советов. Всякого рода анархисты, эсеры и меньшевики были частыми гостями на передовой. Большевика же впервые он увидел в день, когда после ранения вернулся на фронт. «Жаль Никифор не видит этой потехи, – подумал он. – Ну, ничего, подлатают, вернется и увидит, – улыбнулся тогда Гавзов, глядя на раскрасневшегося от своей тирады бородатого неопрятно одетого мужика». Почему-то именно таким он представлял себе этих партийцев, когда впервые услышал о них.
