– Ну, в «Казаки-разбойники» тогда.
– Если народ соберем.
– А если…
– Ты помолчать можешь? – не удержался Толька. – В лес сначала сходим. Одни забавы на уме.
Витька ненадолго затих, но вскоре забылся и снова заговорил.
– А чего маманю с бабкой одинаково зовут? Обе Дуни. Как отец не путается? Вот бы маменьку звали… ну, Клава, к примеру. Нет, лучше Катерина! Ну, а бабка та пусть Дуней остается. Как ты думаешь?
Толька остановился, схватил брата за рукав и развернул лицом к себе.
– Ты, Витька, верно, и в самом деле умом мал. Объясняю один раз, – спокойно, но твердо проговорил он. – Бабку ее родители Дуней назвали. Они так хотели. Мамку нашу ее родители Дуней нарекли. Родители разные, но так захотели. Они – родители. У бабки отца Антоном звали. Она – Антоновна. У маменьки папаню Гаврилой величали. Она – Гавриловна. Ты и я – Ивановичи. Родители решают, как детей своих называть, а не наоборот. Понял?
– Понял, – шмыгнул носом Витька и опустил голову.
– Два деда у тебя было и две бабки. Все умерли и только одна Евдокия Антоновна осталась. Одна, понимаешь? – Тольке отчего-то стало жалко свою единственную бабку. – У нас с тобой мать и отец есть, а у родителей только она. Понимаешь?
– Понимаю, – плохо соображая, проговорил Витька.
– Ну, и хорошо, – Толька отпустил брата, поправил съехавшую на нем шапку и шагнул вперед. – Пошли тогда.
Не прошло и минуты, как Витька заговорил снова.
– Толь, а Толь. Я спрошу, не будешь сердиться? – он заискивающе посмотрел на брата.
– Ну, что там у тебя?
Витька тут же обогнал его, повернулся к нему лицом и пошел спиной вперед.
– А почему наш батька не начальник? Его Иваном Емельяновичем все зовут – по имени отчеству, как и председателя. Он и в колхоз вступил в числе первых. Читать умеет, а коров колхозных пасет.
– Его еще и «жирным» зовут. Слышал, поди.
– Ага. А почему? Он же, как бабка говорит: «Кость, да жила».
– А потому! Жирный – значит здоровый, крепкий и сильный, а не сальный и толстый. У него отец, ну, дед Емеля, тоже здоровый был. А у Емели батька, кабыть Григорием звали его, так тот на реке никогда лодку не оставлял. Приедет, стружок на спину взвалит и в огород утащит. Во, какой здоровяк был.
– И все-таки, пошто батька начальником не робит? – не унимался Витька.
Толька покачал головой, стараясь не вспылить от занудства младшего брата.
– Коровами руководить тоже уметь нужно. И любому мужику скотину не доверят. Ней управлять – не с народом лясы точить. Коров не обманешь. Они все чувствуют: злых и обманщиков не жалуют и слушаться не будут. Коли в душе злой, то сколь ее не гладь, она молока больше не надоит.
– А Тяушка?
– Что Тяушка?
– Он же немой. Как со скотиной разговаривал?
– Вот, ты чудак! Душой он разговаривал. Душой! Ему и с колхозом управляться не сложно бы было. А если школу бы закончил, ну хоть семь классов, так и страной мог бы руководить!
– А Сталин? – выпалил Витька.
– Ну, вот ему бы и помогал.
– Вот бы хорошо было! Наш батька, Михеич – председатель, Тяушка и товарищ Сталин…
– Коля Тяушка охотится на пинежских реках почти безвылазно, – перебил размечтавшегося брата Толька. – А кого назначать на такое место, как не нашего отца? И коров он пасет только летом: зимой же на лесозаготовках. Там всеми мужиками руководит. Как там без него? А тут с женками да стариками и председатель справится, – он шагнул к брату, снисходительно улыбнулся и, обняв за шею, потащил за собой.
