Какое- то время она пыталась бороться со своим чувством. Но, постоянно встречая его в церкви или на улице, не могла оторвать взгляд. В груди все сильнее разгоралось горячее пламя, постепенно сжигающее все ее представления о порядочности, долге и чести. Ей хотелось только одного – очутиться в его объятиях, и умереть. Потому что все- таки была она женщиной совестливой, и не могла себе даже представить, как жить после измены. Но до измены надо еще дожить, ибо вышеупомянутый вьюнош не обращал на нее никакого внимания.
Тогда она попыталась его подкупить. Имела она в подругах старую бабку, прожженную сводницу и сплетницу, которая собирала для нее информацию о предмете обожания. Она и рассказала, что зовут его Иваном, сам он из ремесленных, плотник. Есть у него невеста, недавно сосватанная, следующей осенью свадьбу собрались играть.
Вот эта бабка и передала ему приглашение, пообещав заплатить за его время и внимание. Но, когда молодой человек узнал, сколько лет даме, дарящей ему свою благосклонность, тут же отказался. Хорошо хоть, имен никаких не называлось, а то от такого позора уже никуда не убежишь.
Вот и остался у бедной один единственный выход. Последний выход, ибо последним делом считалось обращаться к мокоше7 за помощью. Наслушалась она за это время столько страшных историй о ведьмах, что и до сих пор иногда волосы вставали дыбом.
Ее грустные размышления прервал тихий оклик:
– Марья!
Она вздрогнула, руки ее задрожали, свеча погасла. Кто- то стучал в дверь ее опочивальни, негромко повторяя:
– Марья! Марья, ты спишь?
Наконец она немного успокоилась, узнала голос мужа. В спальню он не войдет, у них так было не принято. Но и нельзя, чтобы он увидел ее здесь, у своей двери, полностью одетую. Стараясь двигаться бесшумно, ощупью принялась она искать наружную дверь. Наконец, отодвинула засов, ужом выскользнула в морозную ночь. Вздохнула свежий холодный воздух, обжегший ее легкие, как запоздавшее раскаяние, закуталась плотнее в плащ. Торопливо направилась к выходу из Кремля. Ворота на ночь запирались, но в них была калитка, а у той калитки дежурил подкупленный ею стражник.
Через пять минут она уже ступала по замерзшей грязи посада, кутаясь от ветра в теплую шаль, высматривая в темноте крышу с причудливо вьющимся из трубы дымом. По приметам, дым из ведьминой трубы никогда не выходит спокойно, даже в безветренную погоду крутит и вьет. А сегодня должен и вовсе плясать половецкие пляски.
А в маленькой хижине меж тем горела лучина, освещая мирную картину. За старым деревянным столом на покосившемся колченогом табурете сидела колдунья, сгорбившись в три погибели, старательно выводя гусиным пером в толстой книге. Она напряженно сопела, буквы ложились ровно, цифры черными лебедями были по размеру чуть больше букв, аккуратные строчки медленно заполняли желтоватые листы.
Наконец, она отложила перо, закрыла пузырек с чернилами, сваренными из желудей, подула на лоснящиеся знаки. Немного погодя закрыла книгу, где оставалось около трети пустых страниц, завернула ее в старую тряпицу, убрала на полку, на которой имел обыкновение развалиться ее старый черный кот.
Только что внесла она в эту книгу, доставшейся ей от ее прабабки, бывшей тоже ведьмицей, рецепт последнего сваренного ею зелья. Зелья чудовищной силы, способного подействовать не только на саму ведьму, но и простого человека омолодить, вернув его в годы самой прекрасной и цветущей юности. Старуха еще не знала, что это было все, что оставалось ей придумать на своем веку, ибо ждала ее смерть, скорая и страшная.
