В итоге последние три дня, считая вместе с сегодняшним, слились в один сплошной и не прекращающийся ни на час круглосуточный аврал. Гитлеровцы еще в начале месяца установили на своей территории несколько наблюдательных вышек, откуда отлично просматривалась практически вся территория Крепости и где постоянно дежурили наблюдатели. Поэтому боевые части эвакуировались исключительно в темное время суток, соблюдая строжайшие правила светомаскировки – командиры подразделений гарнизона вполне обоснованно опасались, что иначе ни о какой секретности и скрытности не может идти и речи.
Одновременно – об этом Кижеватов знал, можно сказать, «из первых рук» – НКГБ через своих агентов активно распространял в Бресте и окрестностях слухи о выводе войск в полевые лагеря на плановые маневры. Никакого сомнения, что дезинформация в самое ближайшее время достигнет ушей завербованных немецкой разведкой предателей, у чекистов не было – подобных «элементов» среди местного населения, к сожалению, хватало. Самое интересное, что планы по выводу войск на летние учения на самом деле существовали, по ним части гарнизона крепости должны были уйти в лагеря еще пятнадцатого июня, однако по какой причине их отменили, пограничник не знал.
Днем вывозили гражданских и материальные ценности, стараясь не формировать колонн, привлекающих внимание немецких наблюдателей и авиаразведчиков. Которых, к слову, ни двадцатого, ни двадцать первого в небе заметно не было – ходили слухи, что нашим дали добро сбивать вражеских соглядатаев, что пилоты с удовольствием и выполняют, но подтверждать эти сведения командование не спешило.
Но вроде успели – последние автомашины и запряженный лошадьми гужевой транспорт покинул Крепость буквально пару часов назад, уже в темноте. Первым делом выводились (своим ходом, разумеется, но с полной выкладкой и аж тройным боекомплектом) стрелковые части, вывозились боеприпасы и горюче-смазочные материалы, с минимумом личных вещей эвакуировались гражданские. После возвращения освободившихся грузовиков настала очередь вещевых и продуктовых складов, штабных архивов, которые эвакуировали под охраной бронетранспортеров то ли в Брест, то ли сразу в Минск, и госпитального хозяйства. Судя по всему, командование всерьез допускало, что территория может попасть в руки противника, и старалось не допустить захвата гитлеровцами материальных ценностей и боевого имущества, минимизируя потери.
Что-то, разумеется, оставляли в Крепости, просто не имея ни времени, ни физической возможности забрать с собой, но Кижеватову отчего-то казалось, что за подобные мелочи никто ответственности нести не станет, просто спишут с молчаливого согласия командования как вышедшее из строя или утерянное в ходе боевых действий. Главное – удалось спасти людей. И не просто людей, а подготовленных и обученных красноармейцев, которым совсем скоро придется идти в бой!
Убедившись, что кобура и командирский планшет на своих местах, Кижеватов надел фуражку с зеленым околышем, привычно совместив ребро ладони с козырьком. И, повинуясь всколыхнувшемуся в груди желанию, неизвестно зачем обошел погруженную в темноту квартиру, после отъезда семьи ставшую какой-то чужой, словно отсюда внезапно ушла частичка тепла. Все так же поскрипывал под подошвами сапог крашенный коричневой масляной краской дощатый пол и отсчитывали минуты ходики на стене, однако что-то было не так. Что-то изменилось – навсегда, навечно. И Андрей Митрофанович неожиданно с особой остротой осознал, что больше сюда не вернется. Ни сам, ни с семьей. Раздраженно помотав головой, пограничник торопливо выскочил на крыльцо. Что за глупые паникерские мысли, конечно же, вернется, пусть и не сразу! Недельки через две-три, когда отбросят гитлеровцев от границы да погонят на запад, и вернется. И семья приедет, куда денутся.
