Разграбленный город - страница 19



и не видел в этом ничего дурного. Якимов же всей душой стремился к более утонченному обществу, собиравшемуся в Английском баре. Как только спектакль был позади, он пришел туда, рассчитывая, что его встретят почестями и аплодисментами, однако его ждало разочарование. Его появление не просто прошло незамеченным – вокруг были одни незнакомые лица. В баре было куда больше народу, чем он когда-либо видел. Изменился даже сам воздух: теперь здесь пахло не сигаретами, но сигарами.

Пробираясь сквозь толпу, он слышал вокруг одну только немецкую речь. Подумать только, немцы в Английском баре! Он вытянул шею, пытаясь найти Галпина или Скрюби, и вдруг осознал, что, кроме него, здесь нет англичан.

Пока Якимов пытался добраться до барной стойки, его довольно враждебно толкали. Когда он сказал какому-то здоровяку: «Осторожнее, дорогой мой», тот буквально отшвырнул его в сторону с возгласом: «Verfluchter Lümmel!»[13]

Якимов был выбит из колеи. Он поднял руку, пытаясь привлечь внимание Альбу, который всегда держался так сдержанно, что считался образцом английского бармена. Но Альбу даже не взглянул в его сторону.

Осознав, что оказался в одиночестве на оккупированной территории, Якимов собрался было уходить, как вдруг заметил князя Хаджимоскоса.

Князь напоминал монголоидную куколку: восковое личико, жидкие черные волосы и черные глаза. Приподнявшись на цыпочки, он шепеляво нашептывал что-то по-немецки своему спутнику. Якимов был счастлив увидеть знакомое лицо и, незамедлительно пробравшись к ним, схватил князя за руку.

– Дорогой мой, кто все эти люди? – вопросил он.

Хаджимоскос медленно повернул голову, демонстрируя свое недовольство.

– Вы разве не заметили, mon prince, что я занят? – холодно спросил он и отвернулся, но его собеседник воспользовался представившимся случаем и сбежал. Хаджимоскос смерил Якимова сердитым взглядом.

Чтобы умилостивить его, Якимов попытался перевести всё в шутку.

– Как много немцев! – нервозно хихикнул он. – Скоро они потребуют плебисцит.

– У них столько же прав находиться здесь, сколько у вас. Даже больше: они-то нас не предавали. Лично я очень к ним расположен.

– Я тоже, дорогой мой, – уверил его Якимов. – У меня было множество друзей в Берлине в 1932 году.

Затем он решил, что пора сменить тему на более интересную.

– Вы, случайно, не видели спектакль?

– Спектакль? Эту благотворительную постановку в Национальном театре? Говорят, что вы выглядели особенно нелепо.

– Меня принудили, – стал оправдываться Якимов, зная, что подобная активность не могла не заслужить некоторого неодобрения. – Война, сами понимаете. Все должны внести свою лепту.

Хаджимоскос скривил губы и, не говоря более ни слова, отошел в поисках более выгодной компании. Он присоединился к группе немцев, где его тут же пригласили выпить. С завистью наблюдая за ними, Якимов гадал, удастся ли ему, сыну русского отца и ирландской матери, намекнуть, что он симпатизирует рейху. Однако он быстро выбросил эти мысли из головы. Британская миссия утратила свою власть здесь – но не над ним.

С тех пор Английский бар обрел привычный вид. Британские журналисты вернулись на свое место, а немцы, устав от перепалок, ретировались обратно в «Минерву». Немногие оставшиеся держались куда скромнее.

Хаджимоскос вновь был готов снизойти до Якимова, но с некоторыми условиями. К английским компаниям он не подходил, не желая прилюдно обозначать свои позиции, но, если у Якимова появлялись деньги, Хаджимоскос готов был покрутиться рядом и помочь их потратить.