Размышления об алхимии и алхимиках - страница 2

от боли и от ревности слепой. Здесь правит разум,

не фантазия. И каждый знает,

чего просить и что повелевать.

И так у каждого есть то, что просит он;

и что велят, исполнено бывает.

Тот остров назван Островом Счастливых.

И, говорят, им правит Королева,

красноречива и мудра, и вместе с тем

так хороша, что лишь одним лучом

своей великой красоты всю землю

вокруг себя сияньем озаряет.

Когда она увидит, что пришли

(а их немало, любопытных столь,

что страха пред очами не имеют)

те, кто взыскует милости ее и жаждет

того блаженства, что она всем обещает

в своем престольном граде, – им велит

она собраться; и тотчас,

прежде чем дать согласие оставить,

их всех на время в сон погружает.

Когда же сна они вкусят, насколько нужно,

она их будит и к себе зовет,

предстать пред нею. Не помогут им

ни оправданья, ни опаска, ни елей речей,

ни крик настойчивый. У каждого на лбу

начертано, что он во сне увидел.

Те, чьи мечты были о псах и птицах,

тотчас изгнаны; по ее царскому веленью

их уводят, чтобы жили впредь они

с подобными зверями. Тот, кто грезил

о стенах павших, о войне и смуте,

о славе бранной, о великих подвигах,

подобным образом изгнан от ее двора.

А тот, чье чело бледно, мертво, иссохло,

являя лишь заботу о наживе, —

и ему она откажет быть ее царем и господином.

Короче, никого из сновидцев

она в своем не оставляет царстве,

кроме того, кто, пробудясь, несет в себе

приметы снов о красоте ее чудесной.

Такое в ней блаженство – быть и казаться

прекрасной, что такой мечтатель ей всего желанней.

Все это басня, говорят; но тот, кто первым

Сложил и рассказал ее, в той басне

Истину сокрыл.»*

Эрио де Бордери (XVI век), в переводе Кэри.

«У Философов, – говорит Фламмель, – есть сад, где солнце и утром, и вечером оставляет сладчайшую росу, и, не переставая орошаем ею; земля его родит деревья и плоды, пересаживаемые туда и получающие питание с благодатных лугов. И так происходит ежедневно; и там они укрепляются и оживляются, никогда не увядая; и за год они получают больше силы, чем за тысячу лет там, где их касается холод».

Пусть же идея об этом острове или саде воссияет в душе как достижимая цель, и опыт постижения этой идеи объяснит многое в литературе минувших эпох; особенно такие поэмы, как «Роман о Розе» в переводе Чосера. Это может дать ключ к объяснению тех «Любовных повестей», злоупотребление стилем которых и побудило к ответу Сервантеса; и в самом деле, обширный пласт поэм, а также повестей – исключая низкопробные подражания, фальшивую монету, известную как «Любовная литература Средневековья», – найдет свое толкование в этой идее, включая сонеты и «Триумфы» Петрарки, и даже саму «Божественную комедию».

Если страстное желание такой жизни было безумием и считается несовместимым с практическими требованиями к человеку, живущему под так называемым проклятием труда, то это было, по крайней мере, невинное безумие, которым мир никогда не был перегружен; а те немногие, кто нашел или думал, что нашел, свой покой в том Эдеме, могут быть прощены теми, кто гордится тем, что они называют более просвещенным веком. Даже сами поиски несли в себе очарование, которое скрашивало самую суровую внешнюю судьбу, как, несомненно, они поддерживали многих, страдавших в пламени костров Инквизиции.

Но, как я уже говорил в другом месте, Жизнь подобна Искусству, которое, если вообще его искать, следует искать ради него самого, а не ради наград. Доступ в сады Гесперид дарован лишь тем, чьи «сны» посвящены исключительно «красоте» правящей царицы; ибо – и читатель может задуматься над этим принципом – успех содержится в самом сне и развивается из него, точно так же, как всякое желание содержит свою собственную сущность, которая проявляет себя, будь то добро или зло; но ее качество оценивается не по тому, что она совершает вовне, а по тому, что она оставляет после себя, то есть, говоря языком алхимии, по той