И вот теперь Нина, как прежде, была в доме у Полонских. Тот же шикарно накрытый стол, та же безукоризненная чистота и Иван Мартынович, подобающе сидящий на своём месте хозяина дома – в торце стола – всё то же, а т. Маши нет. И кажется, что она просто до сих пор суетится на кухне и вот – вот войдёт в комнату.
Так получилось, что обеих Машиных сестёр на похоронах не было. Уже совсем пожилая, с больными отёчными ногами Шура сторожила в очередной раз дачу своих, вечно пребывающих заграницей детей, в Валентиновке. А Вера, Нинина мама, лежала в больнице с тяжелейшим инфарктом. Нина даже не решилась ей сказать о постигшем семью горе и, не представляла, как она сможет вообще это сообщить.
Мария Александровна три недели назад перенесла инсульт и ненадолго придя в себя, так и не сумев оправиться, скончалась дома. За ней всё время ухаживала невестка Валя, взяв на работе отпуск за свой счёт и поручив, их с Виктором семилетнюю дочку Алёнку, своей маме, специально переехавшей к ним, когда случился весь этот кошмар. Домой Валя появлялась поздно вечером, переделав всё необходимое, ухаживая за любимой ею свекровью. Иван Мартынович к жене подходил редко, ссылаясь на недомогание. Впрочем, это было естественно.
Нина сидела справа от Ивана Мартыновича. Напротив Нины, слева от него сидела узколицая его родственница, имени которой Нина никак не могла вспомнить, рядом с ней села Зинаида, не снимающая свой чёрный платочек, потом Валины подруги, готовившие стол пока все были на похоронах. Около Нины сели две сослуживицы т. Маши, Виктор и Валя оказались в самом конце стола, далеко от Нины и это её немного огорчило, рядом оказались малознакомые люди, не считая самого Ивана Мартыновича. С опаской и напряжением Нина невольно почувствовала некую ответственность за него. Он ведь был уже в таком преклонном возрасте, что могло произойти всякое, день не по – весеннему был жаркий, и в небольшой гостиной было душно. Нине всё казалось, что ему так плохо, и он вот-вот расплачется. Он беспокойно всё время смотрел на часы, и как-то тревожно суетился. Нине самой было до того скверно, что она едва сдерживала себя, провоцирующий комок в горле никак не хотел исчезнуть. «А ему-то, Господи, ему-то каково, ведь он уже совсем старик, теперь совсем одинокий, никому ненужный, как же это должно быть страшно, как он будет теперь жить?» – Нина чувствовала, что теперь уже и от жалости к нему заревёт.
Вдруг раздался телефонный звонок, Иван Мартынович неожиданно легко поднялся, извинился и вышел в другую комнату. Через несколько минут как – будто чем – то успокоенный вернулся. Нина ничего, не понимая, сидела, ждала, когда уже все рассядутся, и начнётся эта обязательная поминальная трапеза. Иван Мартынович встал, взяв в руку стопку с водкой, начал говорить. Нина волновалась за него, ей казалось, что ему-то говорить было труднее всех, что он собьётся от переполнявшего его горя. Но он на удивление чётким и ровным, даже чересчур спокойным голосом, начал: «Сегодня мы проводили в последний путь нашу дорогую Машу…» – дальше Нина почти уже ничего не слышала, она была потрясена его выдержке и не понимала достойно ли это восхищения, или это что-то другое, совсем не укладывающееся в её голове. Потом он с очевидным удовольствием стал накладывать себе в тарелку салаты, рыбу, колбасу и есть с огромным здоровым аппетитом, который она могла наблюдать много раз на других застольях и, который показался ей довольно странным в данной ситуации. Тоже самое проделывали и узколицая с богомольной Зинаидой, они ели и обсуждали каждое блюдо, сравнивая его качество с Машиным, поскольку сегодня стол готовили другие. Нина сидела всё так же молча, оторопев, украдкой поглядывая в конец стола, где Виктор, с чувством опрокинув очередную рюмку, хмуро и устало смотрел на всё происходящее. В глазах его стояли слёзы, и Нина видела с каким трудом он всё это выдерживает и как ему хочется, что бы всё это поскорее закончилось. Валя, очевидно, переживала то же самое, но приходилось терпеть, так как ей ещё предстояло всё убирать.
