Сделав вдох, я перевожу взгляд на короля. Он восседает во главе банкета, складки великолепного фиолетового с золотом одеяния расстилаются вокруг трона. На его шее аметистовое ожерелье, корона тонкой работы из янтарных бусин венчает голову. В белую бороду вплетены бусины из древесины секвойи, а зелень его глаз ярче пышной растительности сада. Вооруженные стражники образуют полукруг у подножия пьедестала, на котором стоит королевский трон. Шут расхаживает на неоновых проекционных ходулях, то и дело выключая их, чтобы подскочить к королю и нашептать ехидную шутку ему на ухо, но это не вызывает улыбки у нова-короля Рессинимуса III.
Отец так страстно желал быть приближенным монарха, что ради этого пошел на убийство. Мою мать убило не только мое существование, но и существование короля.
– А это кто такой? – лукаво спрашивает Дравик.
Я язвительно усмехаюсь:
– Его августейшее величество.
– А, ну как же. Хотя… когда-то я называл его иначе.
– И как? – хмурюсь я.
В этот момент король смотрит на наш столик, и Дравик отвечает ему взглядом, какого я прежде никогда у него не видела – совершенно пустым. На его лице не отражается и тени эмоции. Никакой безмятежности или спокойствия.
Только… пустота. Пустота, подобная оружию.
Оглядываясь назад, я понимаю, что должна была догадаться. Должна была понять еще в тот момент, когда Дравик привез меня в свой особняк, когда я увидела шрамы на его радужках – и тот портрет зеленоглазого мальчика, – когда он обратил действия стражи в мою пользу. Должна была понять миллион раз прежде, но все встало на свои места лишь теперь, когда непринужденное выражение исчезло с лица Дравика, сменившись блеском клинка во мраке.
– Отцом.
С трудом я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на него.
Взглянуть на принца.
Fulmen ~inis, сущ.
1. молния
– Хорошенькая, – Явн фон Вельрейд толкает кузена локтем и указывает на дальний стол в бледно-голубом и серебре.
Ракс Истра-Вельрейд в самом деле слишком измотан, чтобы поддержать игривое настроение кузена – последнюю неделю он почти не спал. С недавних пор кошмары участились. Они не давали ему покоя лет с десяти, неожиданно будили, оставляя один на один с безжалостно подробными воспоминаниями, но лишь в последнее время стали настолько тягостными. Однако он все же вытягивает шею, чтобы бросить взгляд поверх толпы придворных, и его сердце, судорожно забившись, замирает. Мир тускнеет вокруг девушки в голубом с серебром платье, лица вокруг нее теряют четкость, расплываются. Его кузен болван: «хорошенькая» – слишком слабо сказано. Ее черные волосы подрезаны коротко пониже ушей, на лбу с четкими бровями нет нарисованного венца, глаза голубее фальшивого неба в районе знати – наверное, настоящее небо было именно таким. Но дыхание у Ракса перехватывает оттого, как она держится – с лазерной концентрацией и напряженностью туго натянутой тетивы, как дикое, свирепое существо.
Нет, сурово поправляет он себя, как существо, которое охотится.
Явн подливает себе вина.
– А эти красные оспины у нее на щеках! Ты в курсе, что от оспы умирают сорок процентов детей простолюдинов? Видимо, она из везучих.
Ракс наконец поворачивается к нему:
– Так с ходу вспомнил цифру?
Его кузен пожимает плечами:
– Ну что тут скажешь? Я из тех, кто печется о ближних.
Оспины у нее на щеках видны повсюду, но взгляд Ракса притягивает в первую очередь пятно у нее на ключице – светлее кожи вокруг, это давно затянувшийся, но не такой уж старый шрам.
