–Нам сюда, – бросил он через плечо и открыл дверь.
Юлий зашел вслед за Иосифом в кузнечную мастерскую Германа. Это была просторная комната с низким потолком, почти полностью заставленная разными металлическими приборами, орудиями и заготовками. Вдоль стен стояли причудливые шкафы и стеллажи, забитые ящиками.
–Постарайся ничего не задеть, – оглянувшись, сказал Иосиф.
Юлий закрыл за собой дверь, и почему-то сразу же погас потолочный светильник. Комната сразу стала казаться больше – лучи светочей не могли выхватить из темноты весь ее объем, отчего стены отодвинулись дальше в сумрак. Через небольшое окно проникал рассеянный свет от дозорного фонаря Башни, но и он был почти бессилен.
Юлию стало очень неуютно в этом заставленном непонятными вещами помещении. Но Иосиф, похоже, бывал здесь часто и отлично ориентировался в полутьме. “Неудивительно, ведь он сдружился с Германом гораздо сильнее, чем я”, – подумал Юлий.
–Вот она, – сказал Иосиф, доставая с нижней полки стеллажа странный стеклянный предмет. Это была закрытая толстостенная банка с игольчатыми выростами на внутренней стороне стекла. В самой выпуклой части банка была перехвачена металлической лентой, на которой крепился металлический винт.
–Иди сюда, Юлий! Подойди близко!
Юлий послушался, и как только он приблизился на расстояние вытянутой руки, Иосиф повернул винт на ленте, и сосуд вдруг вспыхнул оранжевым светом. Иосиф удовлетворенно улыбнулся и заговорщицким взглядом посмотрел на брата.
–Вот так. Когда стоим не дальше трех шагов от этой лампы, нас нельзя увидеть или услышать. Ее Герман сделал. Я ему верю. Теперь никто не может за нами следить. Даже Отец…
От лампы исходило явное тепло, а кожа, на которую падал ее свет, неприятно зудела. Юлий поморщился и хотел было отстраниться, но Иосиф, наоборот, придвинулся к нему почти вплотную, быстро огляделся по сторонам и, сильно понизив голос, спросил:
–Скажи… Ты любишь Отца?
Юлий нахмурился и удивленно замолчал. Это был странный вопрос: на его памяти члены Семьи никогда не говорили вслух даже о чувствах друг к другу, тем более к давно ставшему бесплотным призраком Отцу.
–Ты любишь Отца? – настойчиво повторил Иосиф.
–Не знаю, как описать мое отношение к Отцу, – подумав, правдиво ответил Юлий. – Ведь я его никогда не видел. Наверное… я не отношусь к нему как к человеку, которого можно любить или ненавидеть. Для меня он как… ну, как некая сила, голос разума, который советует, как лучше поступать. Конечно, я был бы очень расстроен, если бы он вдруг исчез. Я отношусь к нему дружески. Можно сказать, даже доверяю. Уважаю… Но слепо слушаться не буду. Вот, примерно так.
Иосиф закрыл глаза и несколько секунд помолчал, его губы сжались в тонкую линию. Видно было, что он боролся с собой, готовясь сказать что-то очень важное.
–А вот я не доверяю ему, – выговорил он, наконец.
–Почему? – удивился Юлий.
–А ты видел ту… большую Землю, на которой есть свет, тепло и множество людей? – ответил Иосиф вопросом на вопрос. – Ты помнишь тех людей, которые послали нас в плавание? Помнишь их лица, их слова, их советы?
–Нет, конечно, – Юлий пожал плечами. – Ты же знаешь, что не помню. И никто не помнит. Океан стирает память.
–Да? А почему ты так уверен, что это Океан стирает память? Может быть… может быть, это Отец стирает память?…
–Зачем?
–Я не знаю. Но мы слишком многое принимаем на веру от него. Раньше я думал так же, как ты, но потом поговорил с Германом, и он посеял во мне сомнения. Герман тоже подозревает неладное. Поэтому он и собрал эту лампу – чтобы Отец, когда нам нужно, не слышал и не видел нас. Ни Отец, ни кто-либо еще…
