- Ну вот видишь. - Он говорит так, будто это уже не имеет значения. - У нас обоих есть претензии друг к другу, так что развод обещает быть лёгким.
Я смотрю на него, но перед глазами уже мутная пелена - все плывет.
- Какую там обычно причину указывают? - продолжает невозмутимо. - Непримиримые разногласия? Или не сошлись характерами? Выбирай любой вариант - мне все равно.
Глаза противно жжет от накатывающих слез, но я не позволяю себе этой слабости.
Подонок не увидит, какую боль причиняет мне своими словами.
К тому же, он ясно дал понять - ему все равно.
И, словно подтверждая сказанное, Гордей проходит мимо к своему рабочему столу, за которым сидит Ариша, и даже не смотрит на дочь. Берет со стола телефон, на котором, должно быть, куча моих звонков и сообщений, небрежно смахивает их.
Я делаю вдох. Длинный, глубокий.
Развод так развод.
Умолять его не бросать меня я точно не стану.
И сама не прощу его. Никогда.
Но и просто выкинуть нас с девочками из своей жизни не позволю.
Я разворачиваюсь и выхожу из комнаты для отдыха в кабинет, к мужу и Арише, которая раскладывает на брифинг-приставке ручки и, кажется, даже что-то почеркала на матовой столешнице.
- Арина остается с тобой, - сообщаю сухо, уверенно шагая к выходу. - Ее вырвало в садике.
- Почему со мной? - вскинув голову, возмущается Гончаров. - Я так-то тут работаю.
Остановившись в дверях, резко оборачиваюсь:
- Так это, - показываю большим пальцем на дверь комнаты отдыха, - была твоя работа?
Мимика Гончарова, осознавшего, что ляпнул, подумав, весьма красноречива.
Но он настаивает на своем.
- Почему бы ей не побыть с тобой? Ты же - ее мать.
- Потому что я везу на отчетный концерт другую твою и свою дочь. Или предпочитаешь поменяться? - вскидываю брови.
- Нет, - дергает губой, признавая поражение. - На концерт точно нет.
Удовлетворенно кивнув, я не говорю больше ни слова, и ухожу.
Спускаюсь по лестнице, и с каждым шагом внутри меня разрастается черная пустота. Сердце пульсирует в груди, как при открытой кровоточащей ране, но я продолжаю идти, гордо задрав голову и не позволяя себе сорваться.
Голова кружится, но я уверенно преодолеваю последние метры, которые кажутся бесконечными. Но вот ворота остаются за спиной, и я оказываюсь возле машины.
Порыв свежего воздуха бьет в лицо, но не отрезвляет - он по-летнему теплый. А меня всю трясет. Не от холода - от осознания того, что я только что увидела и что это конец.
Конец не всему, но очень многому. Нашему браку. Тому, что я долгое время считала своей жизнью - счастливой жизнью, - моим планам на нее и… вообще.
Потряхивает от боли. От ярости, которая бьет током по венам, заставляя пальцы судорожно сжиматься в кулаки.
Я сажусь в машину, захлопываю дверь и застываю, вцепившись руками в руль.
В машине неправдоподобно тихо. Как будто мир снаружи схлопнулся или на секунду задержал дыхание вместе со мной.
Задерживаться себе не разрешаю - муж может следить за мной из окна, поэтому завожу мотор, отъезжаю от сервиса, проезжаю сколько-то кварталов и прижимаюсь к обочине. Замираю.
Потому что не могу вести машину, меня накрывает.
Перед глазами стоит эта жуткая картина: Гордей, восседающий на краю дивана, и Лолита Каримова. Ее пальцы с красным маникюром на его ширинке, его довольная усмешка мартовского кошары, их возбужденные перешептывания…
Каждая деталь врезалась в память, будто ее на ней выжгли. Заклеймили.
