Для меня измена — это неприемлемо.
Если баба гульнула, это ничем не оправдать.
Ничто не поможет мне ее простить. Ни слезы, ни валяние в ногах, ни клятвы, что больше ни-ни и никогда.
Но ведь Ульяна и не делала ничего этого! Вместо того чтобы хотя бы попытаться выяснить, за что я ее из дома выгоняю, она развернула свою идеальную жопу и пошла вон, как я и велел.
Потому что кристально ясно поняла, за что в шею гоню! Кристально ясно!
И даже не попыталась извиниться, вот что ранит больше всего. Вот что душит!
Я бы не простил, разумеется. Все равно выгнал бы, да еще пинком под мягкое место придал ускорения. И неважно, насколько ее мягкое место меня привлекает. Но она могла бы хоть попытаться извиниться, разве нет?
Уму непостижимо…
Нет, такое простить невозможно, даже если бы она голая триста раз мне в ноги поклонилась и начала биться башкой об пол.
Измена не прощается.
А моя не просто один раз изменила, она регулярно ездила в эту гостиницу для сношения с этим Ренатом. Иначе мне программа бы не показала столько поездок в одно и то же место, верно? Да и как бы по-другому ее номер телефона оказался у того мужика?
Я эту информацию из него кулаком выбивал, когда припер к стенке. Знатно зубы ему пересчитал.
Так и спросил у него:
— Откуда у тебя телефон моей жены?
Ответ этого штопаного гондона был гениален: «Сама телефон дала».
Сама телефон дала…
Когда я это услышал, у меня буквально звезды из глаз посыпались.
Дальше даже спрашивать ничего не стал. Убить его был готов. Просто взять его тупую башку и разбить о мраморную плитку пола…
18. Глава 9. Сториз. Часть 2
Мигран
Не знаю, чем бы там в гостинице закончилось дело между мной и любовником жены, но меня оттащили охранники. Выволокли на улицу и швырнули в снег.
Но это неважно.
Даже если бы по ребрам напинали, это не имело бы никакого значения… Потому что больнее, чем есть, мне уже не стало бы.
У меня жены больше нет!
Мне, считай, душу из тела выдрали.
Я ж любил ее! Я ее в самом деле по-настоящему любил. У меня ни к кому не было таких чувств, как к Ульяне, я с ней старость собирался встречать, умереть с ней хотел в один день. Никто и никогда мне ее не заменит.
Она же знает… Знает, что я ни за что и никогда не прощу такое. На кой хрен она это сделала? Что в мозгах у этой бабы? Она же могла догадаться, что это будет точка в наших отношениях. Большая жирная точка!
Я не понимаю.
Я просто не могу этого понять.
С течением времени дикий гнев, что бушевал в душе целый день, только усиливается.
Наконец, оторвав успевшие онеметь пальцы от подоконника, я срываюсь с места, спешу в кладовую. С горем пополам нахожу пакеты для мусора, потом спешу на второй этаж в нашу спальню.
Но прежде, чем набить пакеты тряпьем жены, пишу Розе: «Приезжай, ты теперь живешь в моем доме».
Сую телефон в карман и начинаю уборку комнаты.
Первой в мусорку идет шкатулка с драгоценностями Ульяны. Ей не отдал и не отдам из принципа. Она не будет щеголять в украшениях, которые я с такой любовью выбирал и дарил ей на каждый праздник.
Обещал девке, что будет ходить в золоте, и ходила. А она мне обещала хранить верность, и не сдержала обещания!
Ничего не заслужила!
Ни шуб своих, ни платьев шикарных, ни всяких фенов своих элитных и духов.
Все на хрен в пакеты для мусора.
Я все это хочу сжечь…
Сжечь! Устроить большой такой костер… Если бы не снег, сейчас и подпалил бы все на заднем дворе, и плевать, что это противозаконно. Нынче ж что, даже шашлык нормально во дворе не пожаришь, гады все позапрещали.
