— Мам... — тянет вдруг сын, возвращая меня в реальность.
Я кручу головой, отгораживаясь от угнетающего роя мыслей, и внимательно смотрю на Али. Затем перевожу взгляд на его тарелку.
— Все уже? Наелся?
Сын кивает.
— Еще чай хочу, — просит он. — А ты будешь кушать? Может, вместе?
— А мы разве сейчас не вместе сидим? — Я выгибаю бровь.
— Ну... — Али вдруг встает и придвигает стул ко мне. Так, что между нами не оказывается никаких преград. — Вот теперь да.
Я усмехаюсь и целую его темную макушку. А затем встаю и иду за чайником.
Но как бы то ни было, внутренне сын — это я. У него мой характер. Наверное, потому, что мы с ним проводим очень много времени вместе. Он с детства приучен к тому, что я всегда рядом... А тут, считай, со вчерашнего утра меня не было. Для него это большой стресс. Но Бурак этого не понимает. Как, впрочем, и все его родственники.
Для них выбросить невестку — значит очистить дом от вселенского зла, но о ребенке и его самочувствии никто даже думать не станет. А ведь это самое главное...
Придерживая чайник одной рукой, я наливаю сыну и себе чай. Он тут же хватает рафинад и бросает его в жидкость. Начинает мешать ложкой, а я присаживаюсь возле него и автоматически обхватываю обеими ладонями горячий стакан с чаем, но боли не чувствую. Наверное, потому что ворох мыслей не дает мне глотнуть воздуха. Или из-за того, что внутренняя боль гораздо сильнее внешней. Она ее просто заглушает.
Допив чай, сын тут же встает с места и, увидев, что мой стакан пуст, хватает меня за руку и тянет в сторону зала.
И что там говорила Тамара Аллахвердиевна? «Не хочет еду? Бросается ею? Капризничает?»
Чушь. Он бы никогда не поступил так, не будь на это причин. Али — вовсе не избалованный ребенок. Сын, как и все, хочет теплого отношения и ласки. Вот и все. А ему этого не дают. Понятное дело, что он начнет возмущаться.
Когда мы возвращаемся в зал, я снова натыкаюсь на холодный взгляд мужа. Спокойно выдерживаю его и выгибаю бровь.
— Али, ты позавтракал? — спрашивает он участливо.
Сын вместо ответа просто кивает, а затем тянет меня в другую сторону, заговорщически шепча:
— Пошли поиграем. Я тебе покажу новые игрушки и...
Он внезапно зевает. Останавливается на полуслове. Еще один зевок вводит меня в ступор.
Я щурюсь, всматриваясь в... сонное лицо сына и недоумеваю. Догадка выстреливает в минуты. Я крепко сжимаю кулаки.
— Бурак, — прокашлявшись, интересуюсь строгим тоном — Али что, не спал ночью?
Муж дергается от вопроса. Поджимает губы. Я не перестаю смотреть в его глаза, а он... впервые отводит взгляд.
Поверить не могу! Значит, это мы тоже умеем. Никогда подобного не наблюдалось. Всегда такой гордый, смелый. А тут отворачивается от меня. Надо же. Стыд проснулся?
— Бурак, — повторяю я с нажимом. — Я вообще-то у тебя спрашиваю. Наш сын не спал ночью? Почему у него глаза сонные? Я еще как пришла заметила, но не подала виду. Но теперь... признаки налицо. Может, объяснишь мне? Или продолжишь уворачиваться от ответа?
Между нами повисает гнетущее молчание, которое давит на виски с каждой последующей секундой. Слышно лишь тяжелое дыхание мужа и стук моего сердца, постоянно отбивающего неровный ритм.
Я втягиваю воздух и хмурюсь, ожидая вразумительного отклика.
— Али не спал всю ночь, — хрипло отзывается он, соизволив прервать тишину. И добивает следующей фразой: — Плакал и звал... тебя.
6. Глава 6
