Поначалу разговор с подругой идет о том о сем, а затем она вдруг касается темы, которую я мысленно нарекла запретной.
– Ты в курсе последних новостей, да? Ну, что Чаров на свободу вышел?
– Угу, – отвечаю односложно.
– Видела его по телику, – продолжает Жанна. – Хорош сукин сын. Даже тюрьма его не испортила.
Эдгар уже давно не мой муж, но подобные комментарии все равно почему-то задевают.
– А почему она должна его испортить?
– Ну знаешь, – она ежится, – местечко-то не из приятных. Хотя… Наверняка такие богачи, как Чаров, не в обычных камерах сидят.
– А в каких? – мне вдруг становится интересно.
– В блатных каких-нибудь, – пожимает плечами. – Когда деньги есть, и за решеткой можно неплохо устроиться.
Да. Наверное, так и есть.
– Он, кстати, не пытался выйти с тобой на связь? – помолчав, спрашивает Жанна.
– Нет, – усмехаюсь. – Зачем ему это? Если он кому и стал звонить после освобождения, то по-любому своей ненаглядной секретарше.
Во время этих слов во мне вновь вспыхивает застарелая обида. Приложив усилие, я пробую абстрагироваться от неуместных чувств.
– Думаешь, она его дождалась? – любопытствует подруга.
– Не знаю. И, если честно, знать не хочу, – отрезаю. – Давай закроем тему, Жанн? Я настроилась повеселиться, а не копаться в болезненном прошлом.
– Конечно-конечно, – кивает она. – Я все понимаю. Тебе неприятно говорить о Чарове.
Диалог вновь сворачивает в безопасное русло, и через двадцать минут мы наконец достигаем пункта назначения.
Антон Павлович Самсонов, известный деятель культуры, бизнесмен и филантроп, каждый год проводит благотворительный вечер в поддержку своего фонда. Общается с текущими инвесторами, находит новых и привлекает общественное внимание к своей деятельности.
Привычку ходить на ужины Антона Павловича я заимела еще, находясь в браке с Чаровым. А потом, после развода, не сумела от нее отказаться. Уж очень интересно и увлекательно по обыкновению проходят мероприятия под шефством Самсонова.
Например, сегодня локацией благотворительного ужина выбрана картинная галерея. Тут представлены работы многих талантливых художников, и великолепие современного искусства тотчас бросается в глаза.
– У-у-у… Как тут красиво! – восторженно произносит Жанна. – В этому году Самсонов явно не пожалел деньжат!
Я тоже с интересом озираюсь по сторонам, когда услужливый официант в смокинге подносит нам шампанское.
– Благодарю, – с улыбкой беру в руки изящный фужер и пригубляю напиток.
М-м-м. Вкусно.
– Ясь, я оставлю тебя ненадолго, – Жанна наклоняется к моему уху, обдавая ароматом сладких духов. – Только что увидела своего старого знакомого. Егора Аристархова, помнишь?
– Это тот парень, который ухлестывал за тобой в институтские годы? – удивляюсь я.
– Да, но тогда он был нищим студентом из общаги, а сейчас… – подруга многозначительно зыркает в сторону. – В общем, пойду узнаю.
Жанна скрывается в толпе, а я остаюсь наедине с шампанским и картинами, которые мне не терпится повнимательнее рассмотреть. Медленно двигаюсь вдоль стен, на которых висят полотна, когда внезапно в поле моего зрения попадает смутно знакомый мужской профиль.
Поворачиваю голову чуть правее, и нервы дергаются в приступе внезапного узнавания. Меня резко обдает удушливой волной жара, а пальцы, сжимающие фужер с игристым, начинают мелко дрожать.
А все потому, что в десятке метров от меня стоит никто иной как Эдгар Чаров. Высокий, статный, обезоруживающе красивый.
